Краса гарема

В глубине дальних комнат отозвалось треньканье колокольчика, потом послышались тяжелые шаги – и в комнате появилась высокая женщина, одетая в черное и до глаз закутанная в покрывало. Но и глаз оказалось вполне довольно, чтобы Марья Романовна ее узнала. Это была та самая знахарка, к которой в ночь похищения больную Машу вывели Наташа и Лушенька. Главная пособница неизвестного злодея. Как ее там звали?..

Айше, вот как!

* * *

– Comte Murat?! Да он еще и граф, каналья?! – воскликнул Казанцев, до глубины души возмущенный наглостью этого человека. Теперь стало понятно, почему в приглашении не указано воинского звания Охотникова. Мюрат хотел унизить былого врага. – Держал вас в плену, а теперь в гости зазывает – не для того ли, чтобы сквитаться с вами ударом из-за угла?

– Как можно предполагать такую подлость?! – обиженно возопил Сермяжный. – Господин сей при таком положении… немыслимо и подумать!

– Ну, напасть на меня там не нападут, несмотря на все восточное коварство, Мюрату присущее, – медленно молвил Охотников. – Как-никак нынче он при значительных чинах, прав наш постильон![12] – усмехнулся он в сторону Сермяжного, который мигом обиженно надулся при сем нарочито небрежном прозвище. – Собака тут поглубже зарыта. Либо подольют такой отравы, от которой потихоньку зачахнешь, причем ни один лекарь не разгадает причины, по коей отправился ты к праотцам, либо станут к душе подбираться, жилы сердечные вынимать. Знаю я их, Мюратовы подходцы, тонки они и коварны!

– Здесь сказано, – Казанцев быстро пробежался глазами по строкам письма, к которому вспыхнувший, словно порох, Охотников толком и не присмотрелся, конечно, – что вниманию гостей будет предложена национальная турецкая пиеса «Свадьба Карагеза». Что это означает?

Охотников пожал плечами:

– Ну, я видел как-то раз в Новочеркасске такое представление. Карагез – нечто вроде нашего Петрушки, этакий сказочно-балаганный восточный персонаж. Гротескная фигура высотой в семь-восемь дюймов[13], которая действует под аккомпанемент турецкого бубна. Обожают Карагеза особливо турки, но и вся прочая черкесня кавказская весьма жалует. Он не такая кукла, кои на руку надеваются, а марионетка, навроде тех, что представляют в балаганчике Полишинеля. Однако турецкий балаган Карагеза – это еще и театр теней, наподобие китайского. То есть кукольник стоит позади фонаря, направленного на туго натянутую ширму, и зрителям виден не сам Карагез и его соучастники по пьесе, а лишь их тени.

– Слушайте, – недоверчиво промолвил Казанцев, – я этого Мюрата представлял себе более светским и искушенным человеком, а тут получается что же? Он намерен собрать у себя изощренную публику – о размахе его приема говорит уже бумага, на которой напечатано (заметьте, напечатано типографским образом, а не написано от руки!) приглашение, – но в то же время обещается угостить своих гостей весьма непрезентабельной пищей для ума простолюдинов. Как-то у меня сие не вяжется с образом Мюрата, родственника знаменитого полководца и самого Наполеона! Я понимаю, коли устроил бы сей господин показ французского балета, ну, на худой конец, кончерто гроссо итальянских кастратов или представление английской труппы, дающей Шекспира…