Внезапно появилась Барбара с бифштексами для каждого, встреченная шумным всеобщим весельем. Владельцы катера взяли на себя их приготовление. Тед с Ларри занялись салатом. Пиво и алкоголь лились рекой. Выяснилось, что один из владельцев катера — ярый болельщик футбола, и за столом начались нескончаемые спортивные разговоры. Мать Барбары выставила ореховый торт, что вызвало очередной взрыв веселья. Все наперебой восторгались едой, говорили, как здорово они проводят тут время и как было бы хорошо, если бы все они обитали вместе в большом доме. Синтия была среди окружающих самым тихим существом, словно бы опасалась, что, если она будет слишком много говорить, это испугает её спутника и он может исчезнуть. Она расспрашивала Теда о его работе, он интересовался её занятиями. Кто-то включил на полную мощность музыку, и Тед оказался на одной из тех громогласных вечеринок, шум которых он слышал из своей комнаты, стараясь уснуть. Когда он танцевал с Синтией, она прижималась к нему своим стройным телом и впервые за несколько последних месяцев он опять ощутил эрекцию.
Когда вечеринка обрела характер беспорядочного гула, он взял Синтию за руку и они отправились прогуляться к океану. Они молча постояли на берегу, и он поцеловал её. Она приоткрыла губы, они прильнули друг к другу, он почувствовал свой язык у неё во рту, и его руки скользнули по её телу, под одежду, проникая в укромные места её тела. Он увлёк её за собой в сторону от дорожки, в дюны, подальше от взглядов, целуя и лаская её, и она говорила «О, Тед», но он ничего не мог ответить ей, потому что на минуту забыл, как её, чёрт побери, зовут; опустившись на песок, он притянул её к себе, думая, что их могут арестовать за такое поведение, и тут только он вспомнил, что её зовут Синтия, и смог ответить ей таким же «О, Синтия». Полицейская машина, патрулировавшая пляж, бросила на них свет своих фар, словно в темноте над ними зажёгся прожектор, и они вскочили на ноги, торопливо приводя в порядок одежду. Возвращаясь по тёмной дорожке, каждые несколько футов они останавливались для поцелуев. Вечеринка в доме была в полном разгаре, в окнах его дома по-прежнему горел свет и, не зная, ни куда идти, ни чем заняться, они продолжали бродить по дорожкам, обмениваясь поцелуями; Тед испытывал глубокую печаль, чувствуя, как тщетно хотел бы одарить её хоть немного любовью, увести подальше и от этой пристани и от вечеринки — хоть кого-то, чьё имя ему не пришлось бы вспоминать. Они прислонились в темноте к какой-то изгороди, и он стал откровенно ласкать её, как предписывали правила Оушн-Бича.
В его доме погас свет, и он взял её за руку.
— А как твой малыш?
— Он даже не пошевелится.
Они проскользнули в его комнату, расположившись на кровати рядом с Билли, который в самом деле лишь тихо посапывал; он натянул на них простыню, чтобы, если Билли всё же проснётся, Тед увидел только простыню, а не людей под ней — оставалось лишь надеяться, что он не воспримет их как привидения — и, двигаясь с подчёркнутой осторожностью, чтобы кровать не очень скрипела под ними, он страстно поцеловал её ещё несколько раз и наконец вошёл в неё. Но всё кончилось стремительным взрывом, не успев толком начаться.
— Прости, — сказал он. — У меня так давно ничего не было.
— Всё в порядке, — сказала она.
Они лежали на узкой кровати, накрывшись простынёй, рядом с посапывающим малышом. Передохнув, Тед попробовал снова войти в неё, кровать отчаянно заскрипела, Билли заёрзал во сне, и Синтия дала понять, что с неё хватит романтики для одной ночи.
— Ты оставайся, — сказала она, натягивая одежду, которую так полностью и не сбросила с себя. Он последовал её примеру, увидев, что он тоже полуобнажён, и повинуясь правилу «Леди надо провожать до дома», в молчании вышел вместе с ней. Вечеринка в её доме ещё продолжалась. Он поцеловал её. Она ответила ему небрежным ответным поцелуем и во шла внутрь. Через пять минут он уже был в постели рядом с Билли.
На следующий день они встретились на прогулке, поздоровались и отвели глаза в сторону, давая понять, что между ними нет никаких отношений, разве что случайная вечерняя встреча. Хотя Синтия, чьё имя он ухитрился забыть, даже будучи с ней, значила для него куда больше, чем он мог предполагать. После Джоанны она оказалась его первой женщиной. В следующий раз он отнёсся бы к ней с куда большей благодарностью, большей страстью, был бы куда способнее — но это будет с какой-то другой, только не с Джоанной, с Джоанной никогда ничего больше не будет. Он всё время гнал от себя эти мысли, не желая признаваться в них, но теперь они его не покидали. Жена оставила его, и если вас оставляет жена, рано или поздно вам приходится вступать в отношения с другой женщиной. Он снова вступил в сообщество холостяков.