Крах диссидентки

— Ты спешишь? — спросила Вита, не садясь и не сводя с него пристального, робкого взгляда, словно пыталась в его глазах прочесть то, что, знала, он ей не скажет. Арсений молчал. — Давай посидим несколько минут.

Она опустилась на стул. Сел на свое место и Арсений. Вита достала из черной сумочки пачку сигарет, протянула Арсению:

— Закуривай!

— Спасибо! — Арсений взял сигарету.

— Видишь, тут научилась. Сначала курила астматол, а потом перешла на табак. С никотином как-то легче дышать. Ты, вижу, упорно избегаешь встречи со мной? — прикурив сигарету от зажигалки, Вита взглянула на Арсения, щурясь от дыма. — А мне так хочется расспросить обо всем, что там дома делается. Может, пойдем сегодня в ресторан, поужинаем, поговорим?

— Мне совсем не хочется нарываться на какую-либо провокацию, стать героем скандальной хроники.

— Так приходи ко мне в отель, — пригласила Вита. — Я живу в «Лайден Гарден», где и наши дипломаты. Говорю, как видишь, наши, ибо все здесь для меня чужое. Ну, зайдешь? Когда тебя ждать?

— Возможно, и зайду, но со временем, — неопределенно сказал Арсений, не желая вступать в спор с Витой.

— А ты уже стал настоящим дипломатом, — усмехнулась одними губами Вита. — Прямо не говоришь, как когда-то говорил. — Арсений промолчал, и Вита продолжала: — Ну расскажи, каким стал наш Алеша? — на слове «наш» она сделала ударение. — Наверное, вырос за эти два года, я его и не узнаю?

— Да, заметно подрос, — Арсений не знал, что говорить Вите о сыне. — В будущем году в школу пойдет!

— А где он сейчас? — вернулась Вита к тому, о чем уже не раз спрашивала.

— У брата Михаила, — правду сказал Арсений.

Вита поморщилась, но ничего не сказала: родственников Арсения она не любила. Подняла палец, показывая буфетчику, чтобы принес кофе, спросила:

— Ну а меня вспоминает?

— Когда я привез его из Яворина в пустую квартиру, он бегал по комнатам и звал: «Мама! Мама!» И хотя я сказал ему, что ты уехала в Америку, он своим малым разумом не смог понять, где ты. Иногда спрашивает: «Когда мама приедет? Завтра?» — рассказывал Арсений все так, как и было в действительности.

В прищуренных Витиных глазах заблестели слезы. Она глотнула горячий кофе, чашку которого поставил перед ней негр-буфетчик, хрипло проговорила, будто размышляя вслух:

— Никогда, никогда не думала, что моя самая большая радость станет самой страшной раной моей души…

Долго молчали, не глядя друг на друга. А когда Арсений взглянул на часы, Вита всполошилась, поняв, что он хочет уйти.

— Можно… дотронуться до твоей руки? — просительно глядя на Арсения, проговорила Вита.

Для Арсения это было так неожиданно, что он не сразу нашелся, что сказать, только смущенно улыбнулся. Вита, видима, приняла эту улыбку за согласие, поскольку Арсений не убрал руку со столика, и осторожно положила свою холодную потную ладонь на его кисть. Арсений почувствовал: чужая рука. Не струится из нее особое тепло, какое излучает только любимая женщина и какое он прежде ощущал, едва касался ее. Пальцы Витиной руки задрожали, будто по ним пробежал ток, она порывисто вскочила, ловя его взгляд своим робким взглядом.

— Прости… — проговорила она взволнованно. Вынула из сумочки конверт, подала Арсению. — Прочти отрывки из моей исповеди…

— Всего хорошего! — сухо произнес Арсений, пряча конверт в карман, честно говоря, ему не очень хотелось сейчас читать ее исповедь. — И прости, мне пора идти. Я на службе…

Немного постоял возле столика, но, видя, что Вита молча, не глядя на него, продолжала сидеть, он тоже, не сказав больше ни слова, пошел в зал заседаний. И вовремя: в коридоре встретил — и они узнали друг друга, обменявшись взглядами, — высокого американца, который все время сопровождал Виту. «Ходит за нею как длинная тень, — подумал Арсений. — И глаза какие-то выпученные». Арсений невольно усмехнулся: если кто-то не нравится, то все в нем кажется плохим. А это, может, и не так, находит же что-то в этом типе Вита? Хотя и то правда: приятна нам наша тень или не приятна, но она тянется за нами.

9

Вернувшись домой, он сразу же начал читать Витино письмо. Она писала:

«Арсений!

Вижу, как ты избегаешь встречи со мной. Понимаю почему: ты думаешь, что я такая же, какой была, когда порывала с тобой, когда уезжала сюда. Ты уже, наверное, читал мой роман «Диссидентка»…

От одной мысли, что ты думаешь обо мне, читая мой пасквиль на саму себя, я краснею, хотя в этом страшном мире я как будто уже разучилась за эти два года краснеть от стыда. С тех пор как написала (в состоянии какого-то сумасшествия!) эту «исповедь» (беру слово в кавычки, так как не могу смотреть на книжку без отвращения), я до сих пор не могу объяснить себе, как могла все это написать…

Прошло два года…