Кракен

Оружие сдавали; человек с бугристой кожей охранял гардероб с «береттами», обрезами, червекнутами. Они сбивались группками согласно микрополитике и магической аллергии. Наверное, где-то две трети собравшихся могли бы пройти по любой большой улице, не сея ужас, в некоторых случаях – если переоденутся. На них была городская униформа всех видов, национальности охватывали весь лондонский ассортимент.

В помещении наличествовал целый диапазон навыков: чутье на чудеса, антиведьмовство, железная кровь. Некоторые из присутствующих работали в командах, некоторые – в одиночку. У кого-то вообще не было оккультных навыков – просто экстраординарно везло на контакты и хватало знаний в будничных боевых областях вроде убийств. Среди остальных были те, кто замаскируется, когда покинет эту дружелюбную атмосферу: вернутся в своих носителей миазмические сущности, дрейфующие на высоте головы, словно пердеж с демоническим лицом; снова наведет гламур и станет подростком в форме продавщицы супермаркета огромная женщина, одетая в полярную противоположность радуги.

– Кто здесь? – Шепоток переписей. – Да у него тут все. Ню-Шпана, Святые Кратосианцы, полный набор.

– Нет оружейных фермеров.

– Ага, а я слышал, что они в городе. Слава богу, не здесь. Может, на другой вечеринке. Я тебе скажу, кто тут есть. Видишь того парня?

– Мудак в прикиде под нового романтика?

– Ага. Знаешь, кто это? Хаос-нацист.

– Да ни фига!

– Отвечаю. Очевидно, намечается беспредел.

– Что-то я уже засомневался…

– Мы уже пришли. Можно и послушать, что дают.

Переполох на сцене. Молча выступили два боевика Тату в своей форме из джинсов и косух, в шлемах, как всегда. Похрустели костяшками и размяли руки.

Между ними был калека. Отвисшая челюсть и пустые глаза; не столько лысеющий, сколько протертый, с жалкими клочками на макушке. Кожа напоминала гниющее волглое дерево. Он ступал крошечными шажками. На его плече, как какой-то гротескный пиратский попугай, торчала угловатая камера видеонаблюдения. Она пощелкивала и жужжала, вертелась на своем стебле, растущем из плоти человека. Осматривала комнату.

Голый человек так бы и шел, и свалился бы с края сцены, но один из охранников в шлемах выставил руку и поймал его в полуметре от края. Тот покачнулся.

– Господа, – сказал он вдруг глубоким голосом, скрипящим от помех. Его глаза не двигались. – Дамы. Перейдем к делу. Уверен, до вас дошли слухи. Они не врут. Далее факты.

Первый. Кракена, до недавнего времени хранившегося в Музее естествознания, сперли. Неизвестно кто. У меня есть свои подозрения, но я не собираюсь вам подсказывать. Все, что я скажу, – те, кого считаешь мертвым, имеют привычку таковыми не быть, особенно в этом гребаном городе. Уверен, вы и сами заметили. Никто бы не смог вынести эту хрень. Ее сторожил ангел памяти.

Второй. В моих руках был человек по имени Билли Хэрроу. Он что-то знает. Я в это не поверил, но мне же хуже. Он сделал ноги. Меня это не устраивает.

Третий. Ходят слухи, что в этом неприемлемом деланье ног мистеру Хэрроу содействовал некий Дейн Парнелл. – По помещению пробежал ропот. – Многолетний столп Церкви Бога-Кракена. Дальше: Дейн Парнелл был отлучен. – Ропот стал намного громче. – Судя по тому, что нам известно, причины тому как-то связаны с тем, что теперь у него на подхвате Билли Хэрроу.

Четвертый. Во Вселенной явно творится какой-то трындец – о чем, уверен, вам и без меня известно, – и это как-то связано с этим кальмаром. Итак. Вот мой заказ.

Я хочу войну. Я хочу террор.

Я хочу, в порядке уменьшения: кракена или любой намек, где он; Билли Хэрроу – живым; Дейна Парнелла – насрать каким. Позвольте подчеркнуть, что мне также насрать с высокой колокольни, что вам придется сделать в процессе. Я хочу, чтобы никто не чувствовал себя в безопасности, пока я не получу то, что мне нужно.

Теперь… – Голос в глотке больного человека стал лукавым. – Заплачу я за это жирную сумму. Но только налом по доставке. Как потопали, так и полопали. Не нравится – гуляйте. Но могу сказать, что любому, кто доставит кракена, работать больше не придется. А Билли Хэрроу обеспечит вам хороший отпуск на два года. – Камера снова осмотрела зал. – Вопросы?

Человек со свастикой и макияжем послал товарищу на телефон ряд восклицательных знаков. Католический священник-расстрига оттянул свой воротничок. Шаман зашептался с фетишем.

– О черт! – это раздался голос молодого человека приятной внешности в потрепанной куртке, чье творческое обращение с оружием впечатлило бы большинство людей. – О черт. – Он сорвался с места. Этот человек охотился с эмпатическим наведением, чьим раздражающим побочным эффектом в его случае была аллергия на чужую жадность (хотя бы, регулярно благодарил он провидение, не на свою). Волна корыстолюбия, захлестнувшая в этот момент зал, оказалась такой сильной, что он не мог даже надеяться добраться до туалета раньше, чем его вырвет.

32