Кракен

— Ну да, — сказал он. — В самом-то деле. Соображайте. С чего это, черт побери, ангел памяти защитил Билли?

Но не защитил Дейна, из-за чего тот сейчас ошалело, как-то частями пробуждался, связанный, находясь в настолько стесненной позе, что лишь через немалое время осознал свое тело как нечто скособоченное и крестообразное. Его прикрепили к грубой свастике размером с человека, словно собирались принести в жертву. Дейн не стал открывать глаза.

Он слышал эхо, звуки шагов, аффектированный, дурашливо-визгливый смех, который, несмотря на свою нарочитость, снова заставил его испугаться. Рычание и лай огромной собаки. Дейн поочередно напрягал мышцы рук и ног, проверяя, по-прежнему ли он цел.

Кракен, дай мне силу, молился он. Дай мне силу из своей глубоководной тьмы. Дейн знал, что за фигуры предстанут его глазам, если их открыть, понимал, что его презрение, сколь угодно подлинное и сильное, уравновесится ужасом, который придется преодолеть, — а на это у него прямо сейчас недоставало ни самообладания, ни мужества. И он не поднимал веки.

Большинство магов Хаоса талдычили до умопомрачения о том, что Хаос, к которому они взывают, ведет к освобождению, что их нелинейное колдовство является антитезой линейному, ограниченному мышлению, якобы ведущему к Освенциму, и так далее. Но подчеркивание лишь этого аспекта ультраправых взглядов было только политической уловкой. Существовала и другая, более-менее подавляемая, но не менее почтенная, истинно фашистская традиция: декадентское барокко.

Нацисты Хаоса были самой пламенной из фашистских сект. Они, подобно штрассеровцам, жаждали вернуться к незамутненным истокам движения. Скрипучая черная кожа СС, доказывали они тем немногим, кто был готов слушать, а не бежать прочь или убивать их на месте, — это всего лишь трусливая порнография, ханжеское искажение традиции.

Лучше, говорили они, посмотрите, какую жестокость проявляли на Востоке. Посмотрите на автономные партизанские ячейки, созданные в рамках операции «Вервольф»[65]. Посмотрите на сибаритские оргии в Берлине — не искажение, а отражение подлинной сути режима. Посмотрите на самую священную дату в их календаре: Kristallnacht[66], на все эти крупицы Хаоса на камне. Нацизм, утверждали они, есть избыточность, а не ханжеское самоограничение, не жесткий корсет «сверх-Я», добровольно надетый бюрократами.

Их символом была восьмиконечная звезда Хаоса, видоизмененная так, что Муркок расплакался бы[67], — с загнутыми диагональными лучами: свастика, указывающая во всех направлениях. Что есть «Закон», говорили они, что есть отмщение Хаосу, как не Тора? Что есть Закон, как не Закон Иудейский, который сам по себе есть иудейство, а потому — что есть Хаос, как не отмена этого грязного библейско-большевистского кодекса? Что есть лучшее в человечестве, как не воля, ярость и потакание своим прихотям, и разве не «Делай, что изволишь»[68] служит основой для самовоспроизводства Сверхчеловеков? И так далее, до бесконечности.

Конечно, они были провокаторами и составляли смехотворно крошечную группу, но прославились даже среди злодеев отдельными актами жестокости — невероятной, артистической жестокости, воскрешавшей истинный дух их пророков. Они утверждали, что «окончательное решение еврейского вопроса» было, бесспорно, действенным, но ему недоставало души. «Проблема с Аушвицем, — утверждали их теоретики изощренно-мучительных смертоубийств, — состояла в том, что это был лагерь недостаточно лагерный!» Фюрер-Хаос, на приход которого они надеялись, мог бы, по их мнению, осуществить достаточно художественный геноцид.

Именно к этим деятелям обратились за помощью Тату, Госс и Сабби — и дали Лондону знать, с кем они связались. Они призвали этих возмутительных и опасных чудовищ-клоунов для охоты за Дейном и Билли. И это от них спасся Билли, но не уберегся Дейн.

Глава 49

Билли надел очки. Они были безупречно целы и оставались чистыми.

— Вати, — позвал он.

— Где Дейн, я не знаю, — незамедлительно отозвался тот. — Продолжаю поиски, но, скорее всего, нам придется лишь надеяться, что Джейсону повезет больше. Они укрыли его при помощи каких-то чар.

— Я хочу рассказать, что мне снилось, — сказал Билли таким голосом, словно все еще спал. — Уверен, это важно. Мне снился кракен. Это был робот. Он был на прежнем месте, в аквариуме, целый и невредимый. Я стоял рядом с ним. И что-то мне сказало: «Ты смотришь не в ту сторону».

Несколько секунд оба молчали.

— Джейсон сейчас туда войдет, и, пока он там, я хочу выяснить, почему этот ангел присматривал за мной, — продолжил Билли. — Может, ему известно что-то о происходящем. Он знал, где меня найти. И возможно, опекал меня, но позволил, чтобы забрали Дейна.

Билли рассказал Вати о том, что наделали Фитч и Саира, — без колебаний, хотя понимал, что это строжайшая тайна. Он доверял Вати — ну, в той мере, в какой мог теперь доверять любому лондонцу.

— Скажи им, что они должны нам помочь, — закончил он.

Вати запрыгал на манер лягушки из одного тела в другое, но вынужден был вернуться.