Их чаще по-старинке называли камчадалами. Чуть реже более научным и современным термином – ительмены[31]. Александр Цой всех коренных камчатцев ласково называл чукчами или зёмами, то есть земляками, за схожие у него и представителей местных народов черты лица. Хотя, конечно, это обобщение. Имеющиеся в оставшихся от цивилизации краеведческих книгах свидетельства исследователей гласили, что ительмены появились на Камчатке задолго до других племен, чукчей или коряков. Но именно ительмены жили здесь еще в те времена, когда Северный Ледовитый океан был отделен от Берингова моря и Тихого океана сухопутным мостом, соединяющим северную Азию с Северо-Американским континентом. И тем природным, естественным мостом, ушедшим под воду после окончания великого ледникового периода и эпохи мамонтов, предки местных жителей пользовались охотно и часто. А меньше ста лет назад вообще стало ясно, что ительмены и североамериканские индейцы – дети одного древнего народа. Представители коренных народов не часто выбирали городскую жизнь с ее условностями, правилами и излишней суетой, предпочитая камчатские просторы и дары дикой природы, которыми она щедро одаривала людей. Тем не менее одна семья ительменов в Вилючинске жила. Занимались они семейным бизнесом. Производили самобытные сувениры для туристов. Отец, к тому же, работал в рыбнадзоре и регулярно ловил браконьеров во время нереста красной рыбы, численность которой в ту пору была куда меньше современного изобилия. После катастрофы семье пришлось уйти далеко в сопки. И не просто так. В их дом наведались представители одной из банд. Четыре человека. Все четверо остались лежать на пороге с простреленными из охотничьих ружей телами, а семье пришлось в спешном порядке уходить от неминуемой расправы. Зная традиции и уклад жизни своего народа, они без особого труда смогли прожить годы в дикой природе, а позже, накануне того, как приморский квартет достаточно озверел от царимых в ту пору порядков, чтобы бросить этому вызов, они вышли на контакт с квартетом. Конечно, не без помощи самого загадочного и авторитетного жителя Вилючинска – Евгения Сапрыкина. Вернулись они в свой дом, когда с бандами уже было покончено, чему они сами также поспособствовали немалым образом. Прошли годы. Не стало уже главы семьи и его супруги. Выросли их дети. Дочь Жанна и сыновья Борис и Митя, которого родители, возможно, назвали в честь морского бога ительменов, носящего имя Митг. Именно они прибыли ближе к обеденному часу в Приморский, вместе с Сапрыкиным. Александра Цоя они любили и без стеснения тоже называли чукчей, а еще словом «мэтскай», что в переводе с их родного языка означало «медведь». Бывая в Вилючинске, Цой частенько гостил у них в доме и постоянно играл с детьми Жанны, которая в семье теперь была старшей. К их дружбе располагало и общее прошлое, связанное с избавлением выживших от банд.
– Ах вы, чукчи мои ненаглядные! – радостно вскинул руки Александр, встречая делегацию из Вилючинска.
Двадцатисемилетние близнецы Борис и Митя переглянулись и разом расхохотались, громко и заразительно. Жанна спрыгнула с телеги и крепко обняла Цоя. Настолько крепко, что тот закряхтел:
– Кости переломаешь…
– Не боись, я аккуратно, – хохотнула Жанна, похлопав Александра по плечу.
– Ох, и сильна же чертовка, – подмигнул ей Цой. – Хорошо, что я не твой муж.
– А то! Враз бы у меня похудел, Мэтскай!
– Я не толстый. У меня кость широкая, – отмахнулся Цой. – Где Женька Гора?
– Суд еще не закончился. Позже будет.
Александр кивнул и указал в сторону школы.
– Хорошо. Андрей у себя. Дожидается вас.
Жанна с братьями направились в здание, а Цой взглянул на Евгения Сапрыкина. Тот продолжал сидеть в телеге, дымить трубкой и вертеть в руках кубик Рубика.
– Дядя Женя, поделись табачком, а?
– Курить вредно, – проворчал Сапрыкин, хмурясь и проворачивая грань кубика.
– А сам чего пыхтишь тогда?
– Я уже старенький. Мне до фонаря.
– Да не жмись ты. Отсыпь табачку.
– В рюкзаке, – махнул за спину рукой Евгений Анатольевич.
Александр торопливо схватил внушительных размеров рюкзак Сапрыкина и, найдя там пухлый кожаный кисет с табаком, нетерпеливо набил им свою трубку и закурил.
Сокрушающий внутренности кашель не заставил себя долго ждать, и Цой разразился им после первой же затяжки.
– Йокарный бабай… где ты взял этот табак?.. – простонал Александр, откашлявшись и утирая выступившие слезы.
– В «Якоре»[32], блин, купил, – съязвил Сапрыкин. – Это самосад. Ты не видел, какие я плантации в сквере на Кронштадтской улице вырастил? Вот ведь молодежь пошла. Взял на халяву и еще жалуется при этом.
– Я слыхал, ты там коноплю выращивать пытался.
– Было дело. Но ведь это провоцирует всяких баранов. Я же ее для конопляного масла, которое в лампах хорошо горит и светит, да для канатов выращивать пытался. Дома под присмотром в таких количествах, чтоб для всей общины, не вырастишь. А на улице… Найдутся идиоты, которые начнут воровать и курить. А потом их придется судить. Зачем нам эта канитель?