Край земли. Затерянный рай

Михаил находился на улице и возился с какими-то железками, мастеря арбалет. При этом он постоянно что-то бормотал и довольно резко и импульсивно работал инструментами, демонстрируя этим самым свою непогасшую злость на поступок своей возлюбленной.

Оливия стояла у окна, безучастно глядя на далекий вулкан и иногда опуская взгляд на Крашенинникова. Их отношения все чаще давали сбой, и она силилась вспомнить, когда у них хотя бы сутки проходили в гармонии, без ссор и споров. Силилась и не могла вспомнить. Разве что уже совсем давние времена, когда они буквально дышали друг другом, и казалось, что только их взаимная любовь создает вокруг непреодолимый барьер для чудовищной катастрофы, что давно воцарилась на планете.

Что случилось? Огонь былой страсти угас, доказывая скептические постулаты о том, что любовь отнюдь не вечна и всегда обречена остаться позади прожитых лет, как обречена на это и трепетная юность? А может, из глубин океана подсознания дает о себе знать горечь и тоска по детям, которых им, похоже, не суждено завести?

Она смотрела на Михаила и пыталась найти в себе те же чувства, что заставляли биться ее сердце все эти годы. Любит ли она его все еще или это уже просто привычка, переросшая в зависимость? От их отношений остались лишь руины, подобные руинам цивилизации, в которых они по инерции продолжали влачить жалкое и бессмысленное существование?

Михаил продолжал работу. Сделать деревянное ложе арбалета было самым простым. Но вот совладать с автомобильной рессорой, превратив ее из полоски железа в плечи оружия, оказалось задачей поистине титанической. Он понимал, что не в силах запретить Оливии дальнейшие вылазки в сопки в то время, пока он занимается разбором той машины у Вилючинска. В этом ему не помогут ни его злость, ни обида, ни уговоры. Но надо хотя бы сделать такое оружие, чтобы хоть как-то ее обезопасить.

Михаил устало опустил руки, глядя на уже проделанную работу и тяжело вздыхая от осознания того, какая работа еще предстоит. И это при том, что он был уже накануне завершения работы над автомобилем, однако сейчас был вынужден заниматься совершенно другим делом…

Крашенинников взял бутылку с березовым соком и, запрокинув голову, принялся с жадностью поглощать сладковатую жидкость. Утоление жажды притупило его восприятие окружающего мира, и Михаил даже не обратил внимания на странный далекий гул. Вытерев рукавом пот со лба, он взглянул в окно. Там стояла Оливия и рядом с ней Квалья. На их устремленных в сторону бухты лицах застыло изумление, граничащее с шоком. Михаил повернул голову в том же направлении и также оказался зачарован увиденным.

– Вот сукины дети… Им все-таки удалось… – простонал он, глядя на то, как по Авачинской бухте, рассекая давно забывшие шум винтов сонные волны, движется военный корабль.

* * *

Андрею Жарову до сих пор не верилось, что все это наяву и вовсе не сон. Базовый тральщик проекта «Яхонт»[35] качался под его ногами не стоя на привязи у заводского причала от набегающих авачинских волн. Он сам рассекал эти волны и двигался вперед, ведомый ожившими после многолетнего летаргического сна двигателями, бодро вращающими гребные винты.

Кораблю присвоили имя – «Виктор Кочергин», в честь их друга детства, пожертвовавшего собой во время реализации плана по истреблению главарей банд. Надпись с именем на бортах еще не высохла, но тральщик уже вышел на ходовые испытания, в основном из-за нетерпения Андрея. Проводив на рассвете группу охотников на медведя, которую возглавили Женя Горин и его тезка – Евгений Сапрыкин, Жаров первым делом примчался на завод. Здесь все уже было готово к испытаниям, и вот уже корабль огибает берег полуострова Крашенинникова, выходя в Авачинскую бухту.

Жаров стоял на носу тральщика, вертя головой и с восторгом наблюдая за окружающим его пейзажем. Конечно, ему приходилось уже бороздить водные просторы Авачи на ялах и лодках. Но сейчас все было иначе. Под ногами урчал дизелями полноценный корабль, способный выйти в море. И хотя базовые тральщики не слишком приспособлены для дальних морских путешествий, все-таки это настоящий корабль. Не весельная лодка и не парусный ял, робко покачивающиеся вблизи берега. Стайка чаек кружила вокруг корабля, что-то покрикивая. Они были тоже изумлены тем, что через много лет после опустошившего бухту взрыва по ее волнам движется что-то быстрее и крупнее пятиметрового рыбацкого ялика. Тральщик имел длину почти в полсотни метров и водоизмещение в 460 тонн.

Вот уже позади бухта Сельдевая, и «Виктор Кочергин» вышел на авачинский простор.

Пожилой уже мичман Самсонов, один из тех немногих представителей военного флота, что еще находились среди выживших, и один из пяти оставшихся членов экипажа тральщика, выбрался из машинного отделения на палубу и вытирал руки о промасленную ветошь, о чем-то думая и глядя перед собой.

– Палыч, ты чего угрюмый такой? – спросил его Андрей.

– Да так, – пожал плечами мичман и, подняв голову, взглянул на трубу.

Взгляд Жарова скользнул туда же.