Край земли у моря

Кэти молчала — она прекрасно знала, что Дел прав, и уже давно была не рада, что затеяла этот разговор. Теперь она понимала, что с самого начала совершила ошибку — ей не стоило приезжать сюда. И уж тем более ошибкой было наступать на мозоль этому человеку, которого она так хорошо знала. Он всегда казался сдержанным и спокойным, его бешеный темперамент проявлялся только в постели — но Кэти давно поняла, что он может быть очень опасным и совершенно беспощадным. Правда, она не предполагала, что это может настолько взбесить его. Она думала, что он рассердится на нее, накричит, может быть даже ударит... не слишком сильно — но потом, когда она заплачет, почувствует себя виноватым, попытается утешить, обнимет... А в такой ситуации она уже хорошо знала, как себя с ним вести — возможно, потом они еще вместе посмеялись бы над тем, что ей пришлось сделать, чтобы расшевелить его. И кроме того, очень уж захотелось уязвить эту девчонку, эту дешевую шлюшку, с которой он так носился.

Но сейчас нужно было постараться как-то тихо вылезти из этой ситуации, и Кэти не знала, что сказать. К счастью, Дел сам помог ей — оперся локтями на стол, усмехнулся и сказал любезно-официальным тоном:

— Что ж, мисс Виллифранко, мне кажется, вы уже все поняли. Так что можете идти работать.

Ни слова не говоря, она встала и пошла к двери. Услышала за спиной:

— И не забудьте, пожалуйста, то, что я сказал вам насчет духов — я не шутил!

На этот раз она не обернулась.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

В доме поселилось тягостное недоумение. Все, на что падал взгляд, казалось каким-то неправильным, чужим, ненастоящим.

Придя домой, Дел с порога услышал истошный рев Томми, испугался — но, как выяснилось, не произошло ничего страшного, просто Манци отказалась с ним играть. Обычно она не отходила от малыша: спала в кроватке, мурлыкала, теребила лапками погремушки, прыгала по полу, делая вид, что убегает — и он радостно ползал за ней, пытаясь схватить и потискать. А сейчас кошка по пятам ходила за Карен, и стоило той присесть, тут же лезла на руки, терлась и бодалась ушастой головкой, заглядывала в глаза — словом, всеми силами пыталась оказать моральную поддержку. Ее не смущали даже ревнивые вопли покинутого ребенка.

Карен выглядела совершенно спокойной — и абсолютно чужой. Бледное усталое застывшее лицо — ни улыбки, ни глаз, вспыхнувших радостью при его появлении — ничего. Казалось, она напряженно вглядывается во что-то, невидимое никому, кроме нее. Дел не решился подойти поцеловать ее, как обычно — реакция, скорее всего, была бы негативной. Разговаривала она с ним только по делу, сухо и бесстрастно.

На вопрос, что происходит с Томми, спокойно объяснила:

— Он просто не привык быть один. А я не могу заставить Манци делать то, что она не хочет.

Ужин был подан без обычной улыбки и ласковых слов и показался Делу каким-то пресным. Он даже хотел отказаться от еды, но потом не стал — все-таки хотя бы в эти минуты Карен сидела напротив него, подходила совсем близко, накладывая ему добавку, и на миг, чувствуя ее тепло и нежный запах волос, можно было представить себе, что все в порядке...

Весь вечер он играл с Томми. Стоило ему обратить на мальчика внимание, как тот сразу же успокоился, перестал плакать и заулыбался. Похоже, что Карен была права — ребенок действительно не хотел быть один.

Кошка по-прежнему крутилась вокруг Карен, даже когда та мыла посуду, сидела рядом на столе и только морщилась, когда на нее попадали брызги.

Слова Карен: «Ты с ним общаешься едва ли пять минут в день!» были обидны и несправедливы. Только в последнее время, замороченный своими хлопотами, Дел действительно мало играл с сынишкой — правда, это «последнее время» длилось уже почти месяц.

Но сейчас, обласканный отцовским вниманием, ребенок расцвел: хохотал, визжал, предлагал Делу очередное свиное ухо, кусался — довольно сильно — и говорил что-то невнятное, но явно дружелюбное. А глаза у него были действительно темно-карие — как ни смешно, Дел никогда раньше не обращал на это внимания.

Они долго возились на ковре, пока Томми не устал и не уснул почти внезапно, как умеют только маленькие щенята и младенцы, удобно пристроившись на животе у отца и вцепившись ему в футболку обеими руками. Дел не стал вставать — лежал, продолжая поглаживать его, и думал о том, что же будет дальше.

Утром, в пылу разговора, он сказал Карен, что виноват только в одном — в том, что не сказал ей про смерть Томми. В этом он был, действительно, виноват — но, как сам понимал теперь, не только в этом.

Само собой, он не должен был так поступать! Нужно было сразу же поехать домой, рассказать, провести с Карен хотя бы несколько часов — и черт с ней, с работой! Он получил известие в обед — как раз тогда, когда Карен вернулась из бассейна, когда узнала про его якобы измену. Если бы в ту минуту он пришел домой! Да и идиотской истории с помадой тогда бы не было...

А он не сумел даже выполнить последнюю просьбу Томми — не смог оказаться рядом, когда Карен это было так нужно! И не смог защитить ее от этой сплетни...