Край земли у моря

— Ну, хорошо. — Он вздохнул, не зная, как лучше начатъ, и решил — с самого начала. — За два дня до моего отъезда из Штатов мне сообщили, что в августе некто террористическая организация запланировала крупный теракт на одном из американских объектов Венесуэле. В числе предполагаемых мишеней — наш завод... или поселок. Эта информация исходила из ЦРУ, которое направило на все объекты своих людей. Об этом на заводе знаем только Мэрфи, я и Линк. Никто больше знать не должен, чтобы не началась паника тем более что предупреждение неточное...

Обычно, когда он рассказывал что-то Карен, ее глаза загорались интересом, но сейчас Дел не знал, воспринимает ли она вообще его слова или позволила своим мыслям ускользнуть куда-то вдаль. Ни одного движения, ни одной реплики — широко открытые глаза смотрели куда-то мимо него. И все-таки он попытался пробиться через это безразличие, объяснить ей самое главное:

— Карен, я никогда не изменял тебе — никогда и ни с кем. И уж тем более с этой женщиной. Когда-то я действительно... имел с ней дело... — Заметив явную иронию на ее лице, вспылил: — Ну да, черт возьми, я и не говорю, что до встречи с тобой был евнухом! У меня и кроме нее хватало... — осекся, поняв, что сейчас не время об этом говорить. — Мы с ней тогда оба работали в ЦРУ. Четыре года назад все это закончилось — с тех пор я ее не видел и не вспоминал. — Ему казалось, что его слова падают и проваливаются в какое-то вязкое болото, не доходя до ее сознания — и все же он продолжал, пытаясь уловить в неподвижных голубых глазах хоть искру понимания. — Ее прислали сюда из ЦРУ — для связи и координации действий. Она запирает дверь потому, что проводит сеансы компьютерной связи с резидентурой в Каракасе и иногда получает какие-то нужные мне данные. Больше ничего между нами нет, понимаешь, ничего.

Он замолчал, не зная, что еще сказать, и услышал голос Карен холодный, язвительный, почти незнакомый:

— Ясно... А помада — это новый вид взрывчатки, который вы испытываете... за закрытыми дверями.

— Какая помада? — не понял Дел.

 И похолодел, услышав ответ:

— Та, которая была у тебя вчера на шее... и на воротнике. Только не надо мне вкручивать, что ты использовал ее вместо фломастера и случайно испачкался — там был отпечаток губ!

Дурацкая выходка Кэти... вот оно что, вот почему все его объяснения натыкаются на глухую стену! Но надо было отвечать, и отвечать правду — как бы ни неубедительно она звучала.

— Она... вчера... — он закрыл глаза и выпалил: — Она подошла незаметно сзади и поцеловала меня. Я не хотел...

Это прозвучало глупо и по-детски, и заслуживало того убийственно-беспощадного ответа, который он тут же получил:

— Ах ты бедненький! Хорошо, что тебя хоть не изнасиловали!

Делу казалось, что происходит какая-то фантасмагория, что он находится в кошмаре, который когда-нибудь должен развеяться, что вместо Карен тут находится какая-то другая женщина — чужая, с холодными глазами и язвительным хриплым голосом. Задыхаясь, словно слова душили его, он заговорил громче и быстрее:

— Я же правду говорю! Ну почему ты мне не веришь?! Тебе что — надо, чтобы я встал перед тобой на колени и начал каяться в грехах, которые не совершал? Чтобы я сказал, что изменял тебе? Не было этого, понимаешь, не было! Чего ты от меня хочешь?

— Ничего, — в ее голосе больше не было холода — наоборот, в нем послышались слезы. — Я хочу вернуться в тот день, когда ты приехал из Штатов — когда я стояла... в этом платье и ждала тебя — так ждала! — всхлипнула она.

Этот момент слабости продолжался лишь несколько секунд, потом Карен сумела взять себя в руки и сказала совсем другое:

— Я хочу уехать... вместе с Томми.

У него внутри все оборвалось от этих простых слов. Конечно, он ведь сам хотел отправить Карен в безопасное место. Ладно, не в Штаты — туда нельзя; в Каракас, в гостиницу, пока все не кончится. И она сама этого хочет... И сейчас меньше будет хлопот. Только... вернется ли она потом?!

Увидев, что он замолчал и смотрит на нее, Карен добавила:

— Дай мне пару тысяч долларов — и я уеду.

— Да о чем ты говоришь? Куда ты поедешь одна?

— Домой, в Штаты. Ничего со мной не будет, справлюсь, — в ее тоне послышалось раздражение. — И не считай меня такой уж... беспомощной. Две тысячи — это все, что мне надо — на билет и на первое время, я уже посчитала. Дашь три — еще лучше.

— Карен, да опомнись ты, наконец! Ты что? Вы с Томми — это все, что у меня есть... — он почти кричал от захлестнувшего его чувства беспомощности.

Она вскинула на него глаза — огромные, кажущиеся еще больше от застывших в них, но так и не пролившихся, слез.