Край земли

Нагнувшись за борт фансбота вплотную к воде, я оторопел от неожиданности представившейся мне картины: совершенно отчетливо, как сквозь волнистое зеленое стекло, был виден ахтерштевень с рулем и винтом. И далеко под ним виднелось каменистое дно пролива, мертвое, неподвижное, с отчетливо пестрящими разноцветными камешками. Ни одной звезды, ни медузы, ни рыбы. Никакой жизни.

– Модест Арсеньевич, на какой глубине мы стоим?

– Сорок футов.

Прозрачнее самого прозрачного стекла. Наблюдать это можно только на далеком севере, и то не везде. И только здесь можно видеть такую безжизненность водного пространства. Никаких организмов, не говоря уже о рыбах.

Наконец, сопя как паровоз, Андрей Васильевич слез к нам в шлюпку. Скоро над нашими головами проплыла высокая черная корма «Таймыра». Надраенная медь славянской вязи ярко горела на солнце. С кормы коренастый седой человек в синей робе и военной морской фуражке помахал рукой:

– Андрею Васильевичу!

Андреи Васильевич привстал и почтительно сдернул меховую шапку.

– Александру Андреевичу почтение!

И, обернувшись к нам:

– Придик, Александр Андреевич. Один из наших стариков. С боцманов царского флота дошел вот до какого корабля.

На палубе «Таймыра» грохотали лебедки. У высокого борта сгрудились карбасы под нагрузку. Из-под носа «Таймыра» вынырнул серенький моторный катерок и, немилосердно пеня воду, помчался к берегу, оставив нас далеко за собой.

Через десять минут и у нас под килем зашуршала галька. Берег здесь очень приглубый, и гребные суда могут подходить к нему совсем вплотную.

На берегу целая кутерьма. Время от времени к примитивной пристани-плотику подходят карбасы с «Таймыра».

Люди в новых брезентовых рабочих костюмах принимаются поднимать на высокий откос берега вываливаемые из карбасов грузы. Люди в брезенте работают неумело, с надрывом. Много суетятся, много шумят. Они выбиваются из сил над тяжелыми бочками и кулями. Это только вчера прибывшая на постоянную Полярную геофизическую обсерваторию (ППГО) смена, вместо старого персонала, просидевшего здесь свой год.

На новых, непривычных людей – геофизиков, магнитологов, радистов, механиков – первым полярным приветствием обрушивается разгрузка.

Для облегчения подъема грузов на высокий береговой откос, где стоят постройки обсерватории, по склону горы проложены узкоколейные рельсики. Теоретически предполагается, что поднимать по этим рельсикам вагонетки должна лошадь. И лошадь для этого каждый год привозится из Архангельска, но тащить вагонетки ей не под силу. Исполнив кое-как свою миссию по содействию разгрузке, эта лошадь гораздо больше преуспевает на втором своем поприще к концу зимы, когда для поддержания сил ездовых собак обсерватории нужно свежее мясо: лошадь служит им пищей. Вагонетку же приходится таскать людям самим. Впрягшись в лямки, они кряхтя тянут ее вверх. Изредка кто-нибудь из них отскочит в сторону, схватит полено и положит его под колесо вагонетки. Тогда все остальные с облегчением вздыхают и вытирают мокрые лбы.

Такова участь каждой новой смены персонала, прибывающей на обсерваторию: начинать с разгрузки того, чем ей предстоит жить год зимовки: На гору нужно поднять в общей сложности до 400 тонн разных грузов. Одного жидкого топлива для радиостанции 45 тонн, да дров для обогревания и кухни 300 кубических метров, да продовольствие, да снаряжение, приборы, разные материалы. Единственный груз, который не нужно поднимать, – он всходит сам, – это две свиньи и корова.

Старой смене, перезимовавшей свой год на обсерватории, уже не приходится иметь дело с погрузкой – она отработала свое в прошлом году, но и у нее дела по горло. Приходится доделывать всякие запущенные хвосты, чтобы сдать все дела новой смене в полном «ажуре». На ряду с этим приходится вести и все повседневные работы, пока они еще не переложены на новых зимовщиков: радисты несут радиовахты, магнитолог просиживает часы в своих павильонах, геофизики по несколько раз в день ведут метеорологические, гидрологические и гидрометрические наблюдения, повар особенно усиленно стучит на кухне ножами -приходится готовить на двойное число ртов, причем у новой смены от непривычной физической работы аппетит разгорается вдвое.

Столовая в часы обеда служит местом сбора обеих смен. Она помещается в жилом доме обсерватории, там же, где находятся и комнаты всего персонала. Нельзя сказать, чтобы этот дом отличался новизной и большой благоустроенностью. Не говоря уже о том, что он вовсе не приспособлен по своему устройству для полярной зимовки, судя по рассказам, он и не ремонтировался невесть сколько времени.