Край непрощённых

Женщина подняла голову на звук непонятной речи и разведчик сразу же ее узнал. Там самая, раздававшая еду. И она его тоже узнала — и, сидя на земле, в ужасе попыталась отползти прочь. Ах да, ведь еще Святой говорил, что все, чья речь непонятна — враги. Но Кирсану плевать, кто и что там говорил. Он не будет играть по чужим правилам.

Разведчик схватил ее за руку и поволок за собой. Женщина сопротивлялась недолго, быстро сдалась и покорно следовала за ним, пошатываясь на бегу. Видно, взрывом основательно оглушило.

Предсказание Макса сбылось в точности: за калиткой простиралось открытое пространство, чуть дальше — грубое подобие крепостной стены в полтора человеческих роста, никем не охраняемое: как только на поселение напали с другой стороны, часовые отправились отражать атаку.

Трое беглецов покинули периметр, никем не замеченные, пробежали триста метров до ближайших деревьев и вскоре затерялись среди покореженных, безжизненных черных стволов. В этот момент позади рвануло так, что куски кирпичей и пыль будут с неба два дня сыпаться.

— Кажется, склад боеприпасов взорвали, — сказал, тяжело дыша, Кирсан.

— Я бы держал пари, что это то здание, где мы с тобой сидели. Видимо, не удержались…

— На кой черт коровник-то?..

— Черта не поминай. А коровник — чтобы драгоценная пища не досталась врагу. Так все делают, — пояснил Макс и достал из-за пазухи пачку печенья.

Спасенная Кирсаном женщина по-прежнему безучастно шла следом, не пытаясь вырвать ладонь из его руки и не поднимая глаз. Разведчик окинул ее быстрым взглядом: одета так себе, хорошо хоть на ногах высокие сапожки, а не туфли. Туфли в болоте — вещь неподходящая. Он уже собрался было спросить Макса, куда идти и что дальше делать, когда немец, хрустнув печеньем, внезапно замер, как вкопанный, и выплюнул изо рта еду, а затем с силой швырнул початую пачку в болото под ноги.

— Что-то не так?

— Доннерветтер! — выругался Макс и поспешно сунул руку за пазуху.

Достал чипсы, распечатал, откусил — и снова в гневе выплюнул откушенное, бросив следом упаковку.

— Интересно, почему я слышу это ругательство, как оно звучит, без перевода на русский? — Кирсан попытался разрядить обстановку, видя, как у товарища по несчастью начинают раздуваться крылья носа, а лицо медленно перекашивается, но неудачно.

Макс доставал из-за пазухи пакеты и упаковки один за одним, пробовал содержимое — и отправлял в жижу под ногами. Кирсан из сопутствовавших этому процессу ругательств понял, что немцу крупно не повезло: из многих ящиков с припасами он вскрыл наполненный недавно, содержимое которого не успело стать нормальным, и все его сокровища оказались таким же дерьмом, как и остальная пища в этом мире. Попытка напомнить, что беглецы находятся посреди гиблого болота и неизвестно, когда они найдут город, ничего не дала: Макс с лицом, на котором отражалась вся мировая скорбь, бросал еду в болото пачка за пачкой, а женщина то и дело вздрагивала.

Но вот немец извлек последнее, что у него оставалось. Бутылка какого-то вина, с этикеткой, написанной по-французски. Он воткнул меч, который до того нес под мышкой, в почву и, мрачный, словно Сократ, которому поднесли кубок с ядом, стал распечатывать бутылку.

— У меня хреновое предчувствие, — заметил Кирсан, — ты, это, будь готов морально, что и вино окажется помоями, и не ори. Ты ее пугаешь, — кивнул он в сторону женщины.

Макс поднес горлышко к губам, вздохнул, словно это и вправду был яд, и отхлебнул. В следующий момент он свирепым взмахом разбил бутылку о ствол дерева, у которого стоял, и завопил не своим голосом так, что, должно быть, услыхали все в радиусе километра.

— Доннерветтер!! Гевиттер!!!

Далее следовала череда общеупотребительных слов, являющихся ругательствами на любом языке, и 'дерьмо' среди них было наиболее безобидным. Женщина только съежилась, даже без понимания догадываясь, что Макс, обманувшийся в самых радужных надеждах, в диком бешенстве.

Хреново. В этих болотах нежелательные встречи — дело обычное, а у Железного Макса, чьи нервы вынесли массовые казни, самая натуральная истерика с битьем посуды. Надо что-то делать, пока к ним не сбежались людоеды и прочие недружелюбные личности.

Он шагнул к немцу и залепил ему звонкую оплеуху. Тот мгновенно заткнулся, медленно повернул голову к Кирсану и засопел, сверля его глазами, в которых читалось что угодно, кроме благодарности.

— Лучше стало? — поинтересовался разведчик.

— Да, — зловеще ответил Макс, — а вот тебе сейчас станет хуже.

Первый удар в печень Кирсан отвел в сторону, под второй — в желудок — подставил предплечье, но в следующий миг у него из глаз посыпались искры, мир резко ушел куда-то вниз, негромко хлюпнула жижа.

— Ах ты нацистская сволочь, — процедил он, — ну ладно, сам напросился.

— Да-да, — согласился немец, — вставай, унтерменьш. Преподам тебе урок.

Он шагнул назад, давая разведчику подняться на ноги, и поднял руки в несколько непривычной боксерской стойке, выдававшей школу тридцатых годов.