Край, куда не дойдёшь, не доедешь

пер тоже погостит у них и уедет обратно в субботу с утра.

Гаспар давно потерял счет дням. Когда Элен уточнила, что суббота — это будет 20 июля, он почему-то очень обрадовался, хотя, в сущности, не все ли равно?

— Ну вот, слушай, — продолжала Элен. — Тебя, наверное, запрут в твоем закуте. Но, когда стемнеет, ты можешь выбраться через иллюминатор и доплыть до набережной или до пляжа. Я еще не знаю, где мы причалим.

— Я почти не умею плавать, — признался Гаспар.

— Я дам тебе спасательный пояс.

— А что мне делать на пляже?

— На пляже — ничего. Ты найдешь трехэтажный дом с двумя пристройками. Я это все знаю, потому что слышала, как Обираль говорил, чтобы меня поселили на третьем этаже, а ни в коем случае не в одной из пристроек. Он думает, будто все предусмотрел, только все равно ничего у него не выйдет. Дом обнесен высокой решетчатой оградой. Это в самом начале пляжа, если идти от порта.

— Понятно, — кивнул Гаспар. — И что дальше?

— Дальше ты принесешь мне веревку.

— Разве ты не можешь положить веревку в свой чемодан?

— Они всегда роются в моих вещах, — вздохнула Элен.

— А как я передам ее тебе на третий этаж?

— Я дам тебе мячик на нитке. Ты забросишь его через решетку. Когда я его поймаю, привяжешь веревку к нитке, а я потяну, вот и все.

— Нет, — вдруг сказалТаспар.

— Ты не хочешь?..

Не хочу.

Что было делать Гаспару? Ведь, за какое бы цело он ни взялся, все сразу шло вкривь и вкось. Но как объяснить это Элен?

— А может быть, ты подождешь? -— начал он. — Два года на Бермудах — ну и что такого? Увидишь новые края, продолжишь учебу. А когда вернешься, тебе будет легче найти свою семью и ты сможешь ей помогать — ты ведь говорила, что твои родители бедные.

— Я хочу быть с ними сейчас. Хочу работать вместе с ними.

— Тебе не будет хорошо. И никому не будет.

— Лучше работать с утра до ночи, чем оставаться у Смитсонов или у господина Драпера.

Элен отвечала Гаспару без малейшего раздражения, но по ее голосу он почувствовал: если он сейчас откажется понять ее, то попросту перестанет для нее существовать. Гаспар заговорил о своей жизни в Ломенвале, пытаясь убедить Элен, что она не создана для черной работы, что это куда тяжелее, чем ее нынешняя доля: пусть даже ее свободу немного стесняют, но зато ей дают все, чего только она может пожелать, — возможность путешествовать, заниматься спортом, любые игрушки... Элен в ответ только пожимала плечами.

— Мне кажется, я из семьи простых рабочих или рыбаков, — сказала она наконец. — Ия хочу быть с ними.

— Ты ничего не знаешь о своей семье, — напомнил Гаспар.

— Не знаю, — согласилась Элен.

Гаспар помолчал. Элен спросила:

— Так ты не поможешь мне разыскать мамочку Женни и дальний край?

Она зажгла фонарик. Гаспар увидел, что девочка задорно улыбается.

— Нужна будет очень легкая веревка, — просто сказал он. — Я поищу у себя в чулане, там полно всякого хлама.

Гаспар был не в силах перечить Элен. Он чувствовал: так надо. Во что верила Элен, в то верил и он, верил и ничего не мог с собой поделать.

Они условились, что Гаспар передаст Элен веревку в ночь с пятницы на субботу, и они вместе вернутся тайком на судно незадолго до отплытия. Доберутся до яхты вплавь и влезут в иллюминатор, к которому Гаспар заранее привяжет веревку. Элен спрячется в трюме — она знала там укромный уголок, где никто ее не найдет.

На другой день Гаспар нашел в чулане довольно легкий пеньковый трос и проверил, достаточно ли он прочен. Когда стемнело, Элен спустила ему на веревке спасательный пояс, довольно тяжелый мячик из цельной резины и катушку крепких ниток. В эту ночь Гаспар на палубу не выходил.

Наступило утро. Матрос, как обычно, выволок Гаспара из чулана. Мэтр Седань задал ему работу. Был приготовлен завтрак. Что бы ни происходило вокруг, на камбузе ничего не менялось. По звонку блюда и все, что полагалось, ставили на специальный подъемник, который доставлял все прямо в столовую и тут же спускался обратно. В этот день звонок раздался раньше обычного. К девяти часам уже была перемыта посуда. Кок приказал Гаспару чистить медные кастрюли и ушел, закрыв дверь на ключ. Гаспар машинально взялся за дело. Вскоре качка стала слабее, а потом и вовсе прекратилась. Смолкли моторы. Гаспар услышал скрежет разматываемой якорной цепи в клюзе. После этого наступила полная тишина. Гаспар встал и чуть не упал. Он так привык за время плавания к бортовой и килевой качке, что теперь, когда пол не уходил из-под ног, а стены не плясали вокруг, у него закружилась голова. Мальчик, шатаясь, дошел до иллюминатора и открыл его.