В решающие минуты нашей жизни мы подчас видим лишь самые незначительные детали. Гаспар заметил в окне напротив лицо Обираля, его рыжую бороду. Обираль отошел немного, чтобы последний раз взглянуть на мальчика. Он отвесил ему на прощание издевательский поклон и, повернувшись, зашагал прочь. Гаспар опустил глаза. У самой своей руки он вдруг увидел блестящую медную ручку. Рядом с ней была прибита белая эмалевая табличка с неизменной надписью, призывающей не разрешать детям играть с запором. И Гаспар поддался внезапному, почти неосознанному порыву. Он быстро огляделся: помешать как будто ничто не могло. Гаспар повернул ручку; дверь распахнулась, и мальчик спрыгнул на пути.
Поезд не проехал еще и ста метров; скорость была небольшая, и Гаспар легко удержался на ногах. Он услышал за спиной крики “дуэньи”, но колеса застучали, поезд набрал скорость, и женщине ничего не оставалось, как захлопнуть дверь. Она не могла даже нажать кнопку сигнала тревоги: какое дело начальнику поезда, что какой-то сорванец спрыгнул на ходу? Гаспар бегом пересек соседний перрон, нырнул за стоявший там поезд. Перевел дыхание и не спеша направился к выходу. Он показал служащему в форме билет и сказал, что опоздал на свой поезд. Тот ответил, что следующий будет только завтра, и Гаспар вышел из здания вокзала.
Денег у него не было. Единственным выходом было отправиться на поиски Никласа. Гаспар разорвал билет на мелкие кусочки и бросил обрывки на тротуар. Уже сгущались сумерки.
Никласа и его сыновей Гаспар нашел без труда, несмотря на поздний час. Их пароходик по-прежнему стоял на якоре у пляжа Святой Анны. Людовик и Жером при свете фонаря играли на палубе в бабки. Никлас рядом чинил корнет-а-пистон Жерома.
Гаспар окликнул Никласа. “Это я, Гаспар!” — закричал он. Все трое вскочили; Жером затрясся и заревел, уверяя, что это явился призрак Гаспара. Людовик по обыкновению прикрикнул на брата, но сам был напуган не меньше. Никлас сбегал в каюту за электрическим фонариком и направил белый луч на Гаспара.
— Не могу его толком разглядеть, — сказал он, — но на призрак не очень похож.
Никлас спустил на воду шлюпку и быстро добрался до берега. Он сразу узнал Гаспара и без долгих разговоров вернулся с ним на пароходик. Когда Гаспар оказался на палубе, Людовик и Жером вытаращили глаза, а потом оба кинулись обнимать его.
— Мы думали, ты давно на дне Шельды, — сказал Никлас. Как же тебе удалось выбраться? Людовик уверял меня, что до берега тебе ни за что не доплыть.
— Я попал на яхту, — ответил Гаспар, — и был на Бермудских островах.
Людовик и Жером засыпали его вопросами, Никлас же молчал. Выслушав Гаспара до конца, он сказал:
— Надо было остаться в поезде и вернуться в Ломенваль.
— Я не хочу уезжать из Антверпена, — замотал головой Гаспар. — В Антверпене — Элен.
— А хорошо ли вот так покинуть тетю, которая тебя вырастила? Ей сейчас, должно быть, не сладко.
— У меня ведь тоже есть семья: мои родители бродят по округе и торгуют на ярмарках, а меня с ними разлучили так же, как Элен разлучили с ее семьей.
Никлас пожал плечами:
— Не пойму я, чего ты хочешь. Сделать-то все равно ничего нельзя... Ты что-нибудь ел сегодня?
— Я поел в буфете на вокзале.
— Ладно, тогда пошли спать. Завтра посмотрим, как с тобой быть, — решил Никлас.
Дела у Никласа в это лето шли неважно. Мода требовала, чтобы музыканты давали свои концерты в нарядах самых ярких, пламенеющих расцветок, но ему и мальчикам это было не по душе, и потому при всем их таланте на них смотрели как на нищих оборванцев. Конечно, Никлас не был совсем без средств: он долго вел с сыновьями самую простую жизнь без особых затей и успел отложить кое-что на черный день. В этот недоходный год все трое занялись еще рыбной ловлей.
Все это Гаспар узнал на следующий день. Он заявил, что сам поищет какую-нибудь работу, но Никлас стал отговаривать его. У него была старая бричка, которая до поры стояла в сарае у одного его друга. Музыкант собирался купить лошадь и отправиться по окрестным деревням: они станут играть и продавать тексты и ноты песен. Он уже кое-что предпринял и выправил бумаги, необходимые для осуществления этого плана.
— Вот такие повороты выписывает жизнь по прихоти судьбы, — заключил Никлас.
— Я все равно буду вам обузой, — вздохнул Гаспар.
Людовик не преминул бы сцепиться с ним, но Никлас вовремя вмешался:
— Гаспар может выучиться петь. Он будет раздавать ноты, а мы — играть. Потихоньку мы доберемся до границы, и он сможет вернуться к себе в Ломенваль, когда захочет.
— Лучше уж я уйду от вас сейчас и буду искать край Элен, хотя знаю, что найти его почти невозможно.
— Мы будем искать его вместе, — сказал Никлас.
Гаспар не поверил своим ушам. Он долго молча смотрел на Никласа.
— Не хотел я попусту обнадеживать тебя, — продолжал тот, — но, раз ты всерьез собрался уходить, признаюсь тебе, что есть у меня кое-какие мысли насчет этого самого края.