Край глаза

Теперь Эрик, сидя в пустой квартире папиного друга, соседа инженера Игоря Петровича, переделывал его сломанные очки в полезный прибор. Он как-то от безделья бродил по квартирам, пытаясь угадать наклонности и профессии жильцов. Это получалось только в тех, где он хоть раз побывал, а остальные просто тонули в тенях и отсутствии деталей. Там он видел только невыразительные батареи под окнами, пустые холодильники, газовые плиты и люстры, описание которых можно сравнить только с тем, которое первое придет вам в голову при их упоминании. Зато в знакомых квартирах было все, что он успел когда-то заметить даже мельком. Его новые способности вызволяли из подсознательной памяти потрясающие детали. Например, он помнил, какую одежду носили его соседи чаще всего. Он мог открывать дверцы шкафов с той одеждой, брать в руки фарфоровые чашки, которые невозможно было разбить. Он пробегал глазами по корешкам книг на полках в квартире тети Саши. Открывал увесистые тома, и удивлялся пустым страницам тех книг, которые никогда не читал. Чаще всего он падал в более не скрипучее кресло в комнате своего друга Мишки, и краем глаза наблюдал, как тот часами пытается подобрать на гитаре какую-то песню или убивает разнообразных монстров по Х-боксу. Иногда он делился с другом своими мыслями, и хотя тот не мог его слышать, Эрику становилось как то легче на душе. Он иногда принимался беседовать со Степаном, но тот стал каким-то неласковым, и только дергал хвостом да шипел.

Эрик, всё-таки, был еще подростком, и иногда развлекал себя играми. Он и при жизни часто играл один. У соседа дяди Игоря в ящике письменного оказалось много полезных инструментов, а в мусорной корзинке лежали очки со сломанной дужкой и треснувшим стеклом. Эрик решил поиграть в Сайреса Смита, который всегда успешно применял свои знания в трудных ситуациях, и положил очки на стол. Дужку он он кое-как починил с помощью зубочистки и совершенно не липкой изоленты. А вот треснувшее стекло оказалось настоящим сокровищем. Напялив очки на нос, он нахмурился и сказал низким голосом: «Нужда — лучший учитель на свете,» и вдруг увидел в одном из осколков толстой линзы оконную сиреневую штору, которая колыхалась от ветра, и услышал бормотание радио. Он снял очки, и видение исчезло. Окно было закрыто и снова посеревшая штора висела неподвижно. Старенькая Спидола на столе молчала. Эрик отдернул штору в сторону и открыл окно. Ни ветром, ни прохладой из окна не повеяло. Внизу был виден темный двор с детской площадкой, где на скамеечке судачили Ульяна и какая-то новая бабушка, пока незнакомая Эрику.

Эрик снова надел очки и принялся крутить их на носу так и эдак, в попытке понять, как они действуют. Толщина линз говорила о том, что зрение у дяди Игоря было совсем никудышное, и Эрик должен был в них увидеть только муть. Но здесь законы природы применялись весьма выборочно. Он прекрасно все видел в этих очках, но из дюжины узких треугольников треснувшего лучами стекла, лишь один, по счастливой случайности, оказался под таким углом, что если носить эти очки как полагается, то в нем был виден мир живых. И глазами косить было не обязательно.

Первым делом Эрик хотел было побежать со своим открытием к Дядьяше, который бродил у булочной, но потом решил, что успеет. Он огляделся в пустой комнате, ничего не понял в незаконченном чертеже на столе, полюбовался на осенний ливень за окном и с наслаждением втянул запах свежеприготовленных котлет на кухне. Дядя Игорь и полненькая тетя Лена сидели там за столом и ужинали. Их сын Ваня размазывал по тарелке картофельное пюре, а когда Эрик подошел к нему, Ваня погрозил ему ложкой и заявил:

— Мне папа мультик обессял. А ты не смотьи ево. Ты гоох не съел.

Эрик рассмеялся, показал Ване язык и пошел к двери. На лестнице он снял очки, а когда надел их снова уже на улице, оказалось, что дождь перестал, а в лужах отражался рассвет. Между рваными облаками появилась почти позабытая синева, и Эрик чуть не заплакал от счастья. В него полетели брызги из-под колес какой-то ранней Фиесты, с заляпанными грязью фарами, но на него, конечно, не попали. Эрик упал на колени под акациями и кленами и погрузил руки в кучу мокрых красно-желтых листьев. И хотя он не чувствовал прикосновения, терпкий запах и холод вызвали дрожь и головокружение.