Край глаза

А утром Илья исчез и появилась Ульяна. Он назвался именем какой-то прародительницы, купил твид и сшил себе вот этот самый сарафан в ателье, сказав там, что он нужен в качестве реквизита. Теперь он, наоборот, носил образ мужчины, как костюм, играя роль Ильи, и становился самим собою, когда оставался дома один. Все заметили в нем перемену. Он стал весёлым, больше шутил и смеялся. Он великолепно готовил, в доме был идеальный порядок, и чаще стали приходить на обед друзья и приятели. Так прошёл год, и вот однажды, когда все семейство и близкие друзья сидели за праздничным столом в день его рождения, Илья выпил и впервые позволил Ульяне появиться в обществе. Это произошло в тот момент, когда все его поздравляли, говорили о любви и дружбе, хвалили многочисленные таланты Ильи и говорили ему лучшие слова. Он расчувствовался и рассказал об Ульяне.

Повисшая в тот вечер тишина была штилем перед бурей. Описывать ее подробно Ульяна не захотела. Друзья в одну неделю превратились во врагов. Были и скандалы, и таскания по врачам, психологам и даже гипнотизерам. Были слезы, мольбы, насмешки, увольнение… которое стало настоящим ударом. Жена, которая поначалу вступилась за Илью, сказав, что он самый лучший и настоящий мужчина, в конце концов, не выдержала давления и развелась с ним. Они долго прощались и плакали. Жена надела ему на шею вот этот кулон, пожелала Ульяне счастья, сил, стойкости и уехала в другой город. После пришлось испытать все: оскорбительные выкрики в спину, камни, брошенные в окна (с тех пор Ульяна предпочитает высокие этажи), а однажды ее избили так сильно, что сломали ногу, и она до сих пор прихрамывает. Последней каплей стало то, что соседи выжили ее из дома. Они кричали, что не могут позволить всяким извращенцам жить так близко к их детям. Ульяна не могла понять, причем тут дети, но с ней никто даже разговаривать не стал. И вот однажды какой-то парень, совершавший утреннюю пробежку по берегу городского пруда, позвонил в скорую, сообщив, что под цветущей сиренью на скамеечке сидит мертвая женщина в твиде, в лодочках и с кулоном на груди. Ее глаза смотрят в сторону рассвета, а на лице — выражение покоя и счастья.

Эрик осторожно поставил все еще полную чашку на поднос и встал. Он обнял Ульяну, как обнимал маму, когда та была чем-то расстроена. Дядьяша провел пальцем под глазом и смахнул невидимую слезу.

— Спасибо тебе, Эврика, — сказала Ульяна, — но теперь все хорошо. Здесь меня никто не обижает. Здесь я навсегда Ульяна, и только здесь я обрела, наконец, покой. Тот самый, который мне был так недоступен по ту сторону.

— А самое главное, что у тебя здесь есть друзья. И всегда будут… — сказал Дядьяша, — Хотя бы пока я здесь, тебе не о чем беспокоиться. А ты, сосед, не напрягайся так. Нужных слов все равно не найдешь. Ты не можешь помнить того, чего тебе никогда прежде не доводилось делать.

* * *

Эрик не чувствовал скуки. Делать в этом мертвом мире было совершенно нечего. Только бродить бесцельно и без удовольствия. Сначала он думал, что это потому что мертвые и не должны ничего чувствовать — ведь нечем. Нервной системы у него нет, как у Дядьяши — его больного сердца. Но ведь он чувствовал что-то. Например, досаду на то, что время тут совершенно невозможно было измерить. Все часы стояли, показывая, при этом, совсем не одно и то же время суток. Дня и ночи, как таковых, не было, так как не было солнца. Тусклый свет позволял видеть вещи довольно хорошо, но горящие лампы не давали света вообще и они не образовывали теней. Тени, однако, были — непроглядно черные, неподвижные. Понять, как они отбрасываются, тоже было невозможно. В домах свет был ярче, но он существовал сам по себе, без источника. В некоторых квартирах свет был электрический, несмотря на неработающие лампочки, а в некоторых — дневной, хотя за окном было темно. Спать Эрику не хотелось, и единственный способ следить за временем, было поглядывание на часы в мире живущих. Однако, скоро он понял, что и этот способ весьма ненадежный. Когда Эрик снова увидел сестренку всего, как ему казалось, через пару дней, у неё было больше зубов и длиннее хвостики. Наверное, из-за всего этого Эрику и не было скучно. Он изучал этот мир с азартом исследователя. В мальчике, совершенно буквально, умер потенциально хороший ученый.