В ту пору в области шла полным ходом специализация и концентрация сельскохозяйственного производства. Создавались райспецобъ-единения, строились птицефабрики, комплексы. Все это требовало от хозяйственников особых знаний, научного подхода к делу. Новые, неизвестные до сих пор хлопоты и заботы ложились на плечи руководителей. Приходилось отказываться от старых устоявшихся представлений, привычек, методов работы. Энтузиазм доярок, телятниц, скотников, игравший в общем-то основную роль в росте показателей при старой организации дела, на ручных работах, теперь частенько давал осечку. При высокой механизации труда (что именно на комплексах и имеется) наравне с человеком, с его умением, прилежанием, вступали в действие и такие факторы, как надежность, мощность и совершенство техники. Управлять этими факторами было не менее сложно, чем мастерством человека.
Знал ли это Топильский? Видимо, знал. Но боялся, стало быть, что не мог перестроиться, потому и отказался, когда предложили ему комплекс для дойного стада в колхозе воздвигать, обрекая тем самым доярок, животноводов на изнурительную, тяжелую работу. И получилось так, что не понял главарь и организатор духа времени, отстал от него.
Все надеялся: вывезет его же энтузиазм людской. А на него, как известно, беспредельно рассчитывать нельзя.
Эх, сказать бы сейчас все это в глаза Топильскому! Сказать… Но сначала надо ответить на вопрос его, что дал хозяйству комплекс? А что тут скажешь? Придется признать, согласиться с Топильским – экономистом колхозным: убытки одни. Надои снизились. Себестоимость же возросла. Вдвое. Можно, конечно, говорить, что комплекс пустили только, адаптация, мол, животных идет. Но как выкрутишься, когда экономист начнет толковать о недоделках всевозможных, переделках, о том, что, увеличивая поголовье скота, о расширении кормовой базы в хозяйстве не заботятся. Кормовая группа в севообороте как была 14 процентов, так и осталась. Да и как ее увеличишь, если на руководство со всех сторон жмут: давай зерно. В результате вот уже несколько лет ячмень приходится сеять. А проблема кадров в животноводстве? И об этом напомнит Топильский. Коров-то согнали в одно место, а доярки и скотники квалифицированные по дальним деревням остались, где раньше скотные дворы находились. Пригласить их работать на центральную усадьбу? А жилье? Не построили его для животноводов.
– Григорьич, слушай, Григорьич, ты думаешь, я не понимаю, что специализация и концентрация – дело стоящее. Понимаю, но знаю, что для этого базу создавать надо сначала. Тут надо думать, работать, а не лозунгом размахивать. И знаю я, что каждое новое дело в муках рождается, изъянами сопровождается. Устранение их в немалой степени зависит, дружище, от нашего брата – руководителя… Эффективнее бороться за внедрение эффективности… Тут энергия, сила, уменье нужны. Я же, Григорьич, поизносился…
Александров уходит от Топильского поздно. Появившееся было в начале разговора с ним раздражение спало. Он уходит с мыслью, что зайдет сюда завтра. Пусть выговорится Михайлыч. Может, это поможет ему вконец освободиться от той сумятицы, что сдавила его душу после того знаменательного в истории хозяйства перевыборного собрания. Когда многие отвернулись от него. От него, сделавшего да и могущего сделать еще для колхоза немало добра.
«Житейский» конфликт
Никто из руководителей совхоза «Степной» не мог взять в толк, зачем это понадобилось Михаилу Облакову посылать свою жалобу прямо в Москву. Для разрешения его конфликта с Иваном Опариным? Так он же носит, можно сказать, житейский характер.
Посмотрим, что же это за «житейский» конфликт. Поначалу заметим, что Михаил Облаков работает в совхозе механизатором, а Иван Опарин – бухгалтером отделения. Естественно, неувязки в отношениях между рядовым тружеником и официальным лицом уже сами по себе могут насторожить. Тем более что неувязки эти, как видно из письма, возникли далеко не на личной почве.
Полтора года назад на первом отделении совхоза «Степной» пустили в эксплуатацию цех кальцинирования соломы. Первую зиму не было норм и расценок, и рабочим этого цеха платили поденно, из расчета тариф ной ставки механизатора. Во втором сезоне работников кормоцеха реши ли перевести на сдельную оплату тру да. Рабочие с этим согласились: «Можно норму перевыполнить, заработать побольше».
Шло время, работа в цехе кипела, а с нормами и расценками людей не знакомили. Получалось, что люди трудились, не зная, за какую плату. Облаков был старшим на кальцинировании соломы. У него-то и спросили товарищи: а сколько они зарабатывают? Что мог он им ответить? Пошел к бухгалтеру Опарину. Иван Петрович этот визит расценил своеобразно. «Что, – сказал он ехидно Облакову, – когда поденно платили вам, помалкивали. А как норму стали требовать, не понравилось. Привыкли на «шармачка» жить».