Козьма Прутков и его друзья

В «Современнике» Прутков опубликовал оперетту Петра Федотыча Пруткова (отца) «Черепослов, спречь Френолог». Добролюбов сопроводил ее одобрительным примечанием :

«Поклонники искусства для искусства! Рекомендуем вам драму г. Пруткова. Вы увидите, что чистая художественность еще не умерла».

24

«Ужасное горе постигло семейство, друзей и ближних Кузьмы Петровича Пруткова, но еще ужаснее это горе для нашей отечественной литературы... Да, его не стало! Его уже нет, моего миленького дяди! Уже не существует более этого доброго родственника, этого великого мыслителя и даровитейшего из поэтов; этого полезного государственного деятеля, всегда справедливого, но строгого относительно своих подчиненных!.. »

Так писал в своем «Кратком некрологе» Каллистрат Иванович Шерстобитов, племянник покойного. Он (некролог) был опубликован в № 4 «Современника» за 1863 год.

Реквиемом звучат слова:

«Мир праху твоему, великий человек и верный сын своего отечества! Оно не забудет твоих услуг».

Нет, мы не можем... Слезы душат, перо валится из рук... Мы приступаем к описанию последних дней и кончины Козьмы Петровича Пруткова.

Он не был убит на дуэли. Его не задушили бандиты. И все же...

Друзья писали о «внезапном нервном ударе...»

Но разве не наводят тебя, читатель, на подозрительные мысли слова В. Десницкого, сказанные в предисловии к «Избранному» Пруткова в 1951 году?

«Мы не имеем оснований оспаривать естественность смерти К. Пруткова в 1863 г., у нас нет данных высказывать подозрение по адресу друзей Козьмы Петровича из редакции «Современника»...»

Тогда, кто же и за что?..

Тайна гибели Козьмы Пруткова еще долго будет тревожить воображение виднейших криминалистов и романистов.

Правда, впоследствии при ревизии Пробирной Палатки среди служебных бумаг, которые в свое время сгребли со стола покойного, был найден листок, проливающий весьма неясный свет. Рукой Пруткова, но уже слабеющей, на нем написано:

Вот час последних сил упадка От органических причин...

Прости, Пробирная Палатка,

Где я снискал высокий чин,

Но музы не отверг объятий Среди мне вверенных занятий!

Мне до могилы два-три шага...

Прости, мой стих! и ты, перо!..

И ты, о писчая бумага,

На коей сеял я добро!..

Уж я — потухшая лампадка,

Иль опрокинутая лодка

Вот... все пришли... Друзья, бог помочь!..

Стоят гишпанцы... греки... вкруг...

Вот юнкер Шмидт!.. Принес Пахомыч На гроб мне незабудок пук...

Зовет Кондуктор... Ах!..

Это стихотворение оказалось в секретном деле, а потому господин ревизор проявил сугубую осторожность и произвел тщательное расследование, материалы которого дают возможность уяснить себе следующее :

Сослуживцы и подчиненные покойного, допрошенные господином ревизором порознь, единогласно показали, что стихотворение сие написано К. П. Прутковым, вероятно, в тот самый день и даже перед самым тем мгновением, когда все чиновники Палатки были внезапно, в присутственные часы, потрясены и испуганы громким воплем «Ах!», раздавшимся из директорского кабинета.

Они бросились в этот кабинет и усмотрели там своего директора, Козьму Петровича Пруткова, недвижимым, в кресле перед письменным столом. Они бережно вынесли его, в этом же кресле, сначала в приемный зал, а потом в его казенную квартиру, где он мирно скончался через три дня.

Господин ревизор признал эти показания достойными полного доверия, по следующим соображениям :

1) почерк найденной рукописи его стихотворения во всем схож с тем несомненным почерком усопшего, коим он писал свои собственноручные доклады по секретным делам и многочисленные административные проекты ;

2) содержание стихотворения вполне соответствует объясненному чиновниками обстоятельству;

3) две последние строфы сего стихотворения писаны весьма нетвердым, дрожащим почерком, с явным, но тщетным усилием соблюсти прямизну строк; а последнее слово «Ах!» даже не написано, а как бы вычерчено, густо и быстро, в последнем порыве улетающей жизни; вслед за этим словом имеется на бумаге большое чернильное пятно, происшедшее явно от пера, выпавшего из руки.

На основании всего вышеизложенного господин ревизор, с разрешения министра финансов, ограничился извлечением найденного стихотворения из секретной переписки директора Палатки, оставив это дело без дальнейших последствий.

И зря!

Проницательный читатель, наверное, уже уловил некоторые противоречия во фразах, выделенных курсивом. Когда же отлетела жизнь Козьмы Пруткова: при вопле «Ах!» или тремя днями позже?

Здесь много неясного и неоконченного.

Друзья усопшего в «Необходимом объяснении» писали: «Уже в последних двух стихах 2-й строфы несомненно выказывается предсмертное замешательство мыслей и слуха покойного; а читая третью строфу, мы как бы присутствуем лично при прощании поэта с творениями его музы. Словом, в этом стихотворении отпечатлелись все подробности любопытного перехода Козьмы Пруткова в иной мир, прямо с должности директора Пробирной Палатки».

К. И. Шерстобитов, любимейший родственник покойного, свидетельствует, однако, что Козьма Петрович умер «в полном развитии своего замечательного таланта и своих сил».

Вот его описание кончины :