Козьма Прутков и его друзья

«Узнав о намерении полковника, отец Герасим изготовил донос графу Аракчееву, в котором объяснил, что полковник два года не был на исповеди. О том же изготовил он донос и к архипастырю Фотию и прочел на пикнике полковнику отпуски. Однако, когда подали горячее, не отказался пить за здоровье полковника, причем полковник выпил и за его здоровье. Это повторялось несколько раз и после бланманже и суфле-вертю, когда гг. офицеры танцовали вприсядку, полковник и отец Герасим обнялись и со слезами на глазах сделали три тура мазурки, а дело предали забвению. При этом был отдан приказ, чтобы гг. офицеры и юнкера, а равно и нижние чины не смели исповедываться у посторонних иереев, а только у отца Герасима, под опасением для гг. офицеров трехнедельного ареста, а для гг. юнкеров дежурств при помойной яме, а для нижних чинов телесного наказания».

* * *

Об Андронике Пруткове у нас сведений нет совсем. Он проявил себя как драматург одной драмы, но в трех действиях. Называется она «Любовь и Силин». Еще при жизни отца, а именно в 1861 году, Андроник напечатал ее в журнале «Развлечение». Большими достоинствами она не отличается, но кое-что от прутковского духа в ней есть.

Коротко ее содержание сводится к следующему. Предводитель дворянства Силин ест лапшу и учит французский, а его наперсница и крепостная девка Любовь отгоняет от него мух. Появляются путешественники Дон-Мерзавец и гишпанка Ослабелла. Дон-Мерзавец тоже гишпанец, и в доказательство того, перекусив немного, он закуривает сигару. Силин сразу же влюбляется в Ослабеллу, а генеральша Кислозвездова, немая, но сладострастная вдова, преследует Мерзавца. Исцелить ее от немоты может только любовь, и тогда откроется, кому принадлежит Финик. Дворяне выбирают предводителем Мерзавца, женившегося на генеральше. Гимназист Финик оказывается «обломком рода древнего дворян». Все в ажитации. Из оврага доносится громовой голос: «На колени! » Все падают на колени и замирают.

Драма полна намеков, смысл которых в настоящее время утрачен, да и в то время их понимали только друзья семейства Прутковых.

26

«Нет на свете государства свободнее нашего, которое, наслаждаясь либеральными политическими учреждениями, повинуется вместе с тем малейшему указанию власти» — так сказало одно из действующих лиц «Торжества добродетели».

Эта «драма в четырех действиях из французской современной жизни, соч. Антона и Агапия Прутковых» увидела свет лишь в 1959 году на страницах 67-го тома «Литературного наследства». А до тех пор она прозябала в корректурных листах журнала «Современник» из-за ее полной неприемлемости для царского режима.

Во вступлении к драме, подписанном всеми чадами Козьмы Петровича и скрепленном его племянниками, секретарями семейного совета Воскобойниковым и Шерстобитовым, содержалось много точных и не совсем точных сведений о потомстве и творчестве гениального писателя.

В частности, там говорилось :

«Один из нас, соименник Кузьмы Петровича, Кузьма Кузьмич Прутков, пока еще остается неизвестным публике; но мы предупреждаем, что в нем воскреснет талант нашего знаменитого родителя».

Не воскрес!

Правда, впоследствии появлялось немало произведений, подписанных Прутковым-младшим и даже самим Козьмой Прутковым, но подлинность их всякий раз с негодованием отвергалась друзьями семьи покойного.

В драме «Торжество добродетели» действуют уже не просто лица, а сановники (французские, разумеется). Один из них, де Лагероньер, и впрямь существовал во Франции. Был он виконт, но республиканец, а когда к власти пришел Наполеон III, мгновенно стал монархистом... В России же все было наоборот — некто П. В. Валуев был директором департамента у министра-консерватора М. Н. Муравьева и писал проекты, направленные против отмены крепостного права, но, став в 1861 году министром внутренних дел, он показал себя самым оглушительным либералом и едва ли не революционером, на словах. Друзья семейства Прутковых утверждали, что именно его имели в виду Антон и Агапий, создавая образ журналиста и сановника де Лагероньера...

Ну, и что же случилось с сим французским сановником? А то, что надумал он стать товарищем министра плодородия. Однако секретарь де Лагероньера, некий Гюгель, сам метит на этот пост. Зная, что министр плодородия не любит прыщавых, он покупает в лавке на несколько рублей казанского мыла, перцу, серной кислоты и других едких веществ с тем, чтобы подсыпать их в ванну его превосходительства и вызвать на теле де Лагероньера появление компрометирующих вздутий.

Министр плодородия решает сам познакомиться со своим будущим заместителем и является к нему в ту самую минуту, когда тот принимает свою ядовитую ванну. Разговор, состоявшийся между министром и намыленным сановником, достоин того, чтобы его воспроизвести.

«М и н и с т р (садится около ванны.). Вы хотите быть моим товарищем? Какой у вас взгляд на вещи?

ДеЛагероньер. Я более смотрю на них косвенно.

Министр. Это хорошо. А направление века?

ДеЛагероньер. Можно дать другое направление.