Козерог и Шурочка

Макар от неожиданности даже поперхнулся, увидев, входящим в калитку живого Ваньку. Рядом он вёл велосипед, с прикреплёнными к раме удочками, на руле висел кукан с трепыхающимися красными карасями, чешуя которых золотом горела на солнце.

– Сейчас нам Нинок рыбки быстренько сварганит, – громогласно объявил Ванька. – Посидим дружненько, за жизнь поговорим! Давненько не виделись!

Скоро они сидели под яблонями за столом. Выпили по первой. Нина, пригубив коньяку за встречу, пристроилась неподалёку чистить рыбу. Сноровисто работая ножом, она с улыбкой поглядывала в их сторону, прислушиваясь к оживлённому разговору. Потом старики выпили по второй, а Нина ушла в дом готовить рыбу, наказав:

– Вы уж тут как-нибудь без меня продолжайте. Скоро вернусь, не скучайте, мальчики!

Бегло взглянув на скромный букетик, на скорую руку пристроенный в пол-литровую банку, Иван как бы невзначай поинтересовался:

– А скажи мне, пожалуйста, Макарка, чего это ты вдруг вздумал цветы чужой бабе дарить?

Кружилин, не ожидавший услышать подобного вопроса, сходу дать внятного ответа не смог, и заметно смутился.

– Да ты никак свататься приехал? – осенило Ваньку, и он даже привстал со скамейки. – При живом-то муже?!

– Я думал, ты уже давно помер, – стал оправдываться Макар. – Чего ж она одна будет свой вдовий век куковать? А у меня хорошая квартира, опять-таки достаток.

– Ты что же это, гад, похоронил меня уже? – разозлился Иван. – Ты смотри, что творит?! Женой моей захотел попользоваться!

Когда хозяйка вышла из дома с горячей сковородкой, где шкворчали жареные карасики, распространяя окрест аппетитный запах, сцепившиеся старики катались по траве, громко кряхтя и матерясь. Нина выронила сковороду, схватила мокрую тряпку, которую недавно повесила сушить, и принялась ловко охаживать драчунов.

– Вот я вас, дураков! Совсем из ума выжили! Ни стыда, ни совести!

Соперники, наконец, расцепились, тяжело дыша, поднялись, не гладя друг на друга. Макар взял свой портфель, молча направился к калитке.

Ванька поддел ногой валявшуюся в траве шляпу, зло крикнул:

– Не забудь забрать свой паршивый чепчик! Жених хренов! – и ушёл в дом.

Макар на ходу подхватил измятую шляпу, водрузил на голову, и размашисто зашагал на станцию. Оторванный рукав пиджака болтался, будто подбитое крыло у птицы.

– Всё из-за этого грёбаного интернета, – хмуро бормотал старик. – Будь он неладен.

Оставшись одна, Нина прижала ладони к лицу и, сокрушённо качая головой, произнесла:

– Это ж надо, чего удумали! Да я не помню, чтобы из-за меня парни в молодости дрались. А тут целое побоище устроили. И кто? Ста-ри-ки!

ЦВЕЛА ЧЕРЁМУХА

Сержант Фёдор Курдюмов вернулся из армии по весне.

В садах бело-розовой дымкой буйно цвели яблони, вдоль изгороди стеснительно распускалась лиловая душистая сирень, а развесистая черёмуха выглядела, словно невеста в белоснежной фате. По деревне плыл волнующий аромат.

Вечерняя заря спелой малиной красила небо за речкой, в прибрежных ивовых кустах заливались соловьи. От привычных с детства родных звуков, запахов, у Фёдора сладко защемило в груди, и тайная необъяснимая радость в душе выжала слезы.

Он рукавом кителя вытер повлажневшие глаза, вошёл в калитку: высокий пограничник в фуражке с зелёным околышем, лихо заломленной на затылок. Начищенные пуговицы и пряжка со звёздами сияли, словно червонное золото. Статный Фёдор, с белыми аксельбантами, белым ремнём и окантовками на парадной форме, смотрелся на фоне цветущего палисадника гармонично, как скульптура в парке.

Неудивительно, что мать в первый момент растерялась и чуть не опрокинула ведро с парным молоком, которое цедила на летней кухне в крынку.

– Ктой-то? – потерянно спросила она, неожиданно увидев перед собой военного с чемоданчиком в руках. Потом угадала, вскрикнула: – Сыночек!

– Мама! – голос у Фёдора дрогнул, он поставил «дипломат» на песчаную дорожку, шагнул навстречу.

Мать уткнулась мокрым лицом ему в грудь, слёзы ползли по щекам, капали на гвардейский знак.

– Федечка, – ласково бормотала мать, не веря в своё счастье, – вернулся!

На взволнованные голоса в палисаднике со двора пришёл отец. За два года он заметно сдал, как будто даже ростом стал меньше.

– А я думаю, кто это там галдит? – с улыбкой сказал отец, протягивая короткопалую широкую ладонь. – А это наш служивый из армии вернулся.

Не успели они друг на друга наглядеться, как на веранду выскочила младшая сестрёнка Анька.

– Братик! – радостно завизжала она, с разбегу повисла у Фёдора на шее, болтая в воздухе ногами. – Как я по тебе соскучилась!

– Радость-то какая, – всхлипнула мать, глядя на них счастливыми глазами. Затем вытерла фартуком заплаканное лицо, мягко предложила: – Сыночек, ты бы молочка парного попил.

Фёдор взял крынку, прямо через край отпил. Давно он не пробовал парного молока.

Краешек малинового солнца окончательно скрылся за речкой, и лишь светилась бледная розовая полоса, медленно затухая. Но и она погасла. Поздние сумерки обволокли деревню, будто гигантский художник смазал картину чёрной акварелью.