Ковыль

Вот оно где! Не дом его покосился от неосторожного движения мощной машины. Вкривь и вкось пошла жизнь с той нелепо-ненужной драки. Не очень крепко, видно, держалась она на своём фундаменте, если так легко её можно было сдвинуть. И покатилась, пошла кувыркаться под уклон…

Дом выправить, в общем-то, было несложно. А жизнь назад не отыграешь, её, как горб, только могила исправит. «Могила?! Не думал, что вот так – скоро… Хрясь! И – конец?! Нет!» Ярость вновь вскипает в душе Бойкова и вновь оседает на дно, не находя выхода. Сделать в такой ситуации он ничего не может.

…Не нашёл на стройке Алексей виноватых. Много техники двигалось мимо его дома – экскаваторы, бульдозеры, краны и самосвалы. Не нашлось и сочувствующих – он всем мешал, и все уже знали, что залез Бойков на участок самовольно.

Алексей обозлился и решил добиться справедливости: найти того, кто устроил ему пакость, и заставить его сделать дом лучше, чем он был. Вначале пытался поговорить с работягами, но те хмурились и отворачивались. Мастер и прораб, ухмыляясь, разводили руками:

– Хто его знает, может, он у тебя от старости покосился?

Понятно: они за ним ходили, уговаривали освободить нахально занятый участок, теперь настала его очередь. Пошёл Алексей по инстанциям: к начальнику стройки, от него в трест, добрался, наконец, до советской власти, пробился на приём к председателю райисполкома. Тот выслушал Алексея внимательно, устало вздохнул и безошибочно определил:

– Что ж, Бойков, законы существуют, это вы знаете, но не обращаете на них внимания, делаете что хотите, пока вас самих не коснётся, – помолчал, добавил: – Разберёмся с вашим домом. Но сначала, конечно, найдём того, кто его сломал, и заставим восстановить – можете не волноваться на этот счёт.

Лицо Алексея покрылось красными пятнами. Стыдно стало. Не потому, что он сам был виноват во многом, выяснилось, что любому человеку со стороны ясно было, что он, хам, зная свою непорядочность, всё же требует порядочности от других. Предисполкома словно повернул его к зеркалу: смотрись – вот ты каков!

Алексей в этом воображаемом зеркале увидел и то, о чём люди пока не догадывались. Добиваясь справедливости днём, вечером он творил такое…

Началось это с того дня, когда он избил пьяного. Наступал новый вечер, и словно зуд овладевал всем его существом – досада требовала выхода, надо было кого-то бить. Тут, как нарочно, повстречались ему Кеха, знакомый ещё по школе чистильщик карманов, и его дружки. Они откуда-то знали его обиду и его настроение, знали и средство, с помощью которого можно было вылечиться. Сбрасывались «по рваному» и шли в магазин или в буфет; с наступлением темноты выходили на улицу. Искали случая – случай, как правило, не заставлял себя ждать. «Лёха, давай! Круши, Лёха!»

Роста Алексей был среднего, сутуловат и этим вводил противников в заблуждение. Они не могли предполагать чугунной тяжести его кулаков и, главное, не могли знать, что длинные Лёхины руки опасны на таком расстоянии, на каком руки нормального человека достать не могут.

«Молоток, Лёха!» Дрались, «из спортивного интереса», с себе подобными и дружно разбегались при опасности быть задержанными милицией. Никто не жаловался, и всё обходилось. Обошлось даже тогда, когда в одной из стычек в ход пошёл нож. Одному из дружков Алексея пропороли бок, но в тот же миг обладатель ножа был сбит на землю. Отделали они его «как Бог черепаху».

После разговора с предисполкома Алексей несколько вечеров подряд избегал приключений. Но друзья-собутыльники однажды встретили у проходной:

– Куда пропал, Лёха? Как дела?

Алексей сказал, что пора кончать, «а то загремим», что дом его обещали отремонтировать. Кеха презрительно сплюнул, он уже отсидел три года и не боялся, но спорить не стал:

– Надо спрыснуть по такому случаю.

Водка была у них с собой, и Алексей выпил. Парни, вздыхая, сожалели, что не будет больше с ними «такой хорошей кувалды». Алексей упорно молчал, когда выпивка и разговоры кончились, они разошлись.

Всё же, подогретый похвалами и спиртным, Алексей шёл по тротуару излишне вольно – пока не зацепил плечом рослого седовласого мужчину. Тот обернулся, бросил беглый взгляд на свой костюм, на Лёхину грязную робу и сказал:

– Аккуратней надо, молодой человек!

– Чего-о? – Алексей вмиг вспомнил свою обиду, впился взглядом в лицо прохожего – пугал, но тот не испугался, – ужалил оскорблением: – Учи дома свою б…, чистюля!

– И-ди до-мой, – сдерживая ярость, сказал прохожий и шёпотом выдохнул: – Сукин сын!