Ковыль

Долго судили да рядили правленцы: давать корма или не давать и кому в первую очередь? Большинство было – за, никто серьёзно не возражал, но что-то всё-таки мешало остановиться, прекратить прения и решить вопрос положительно. Поглядывали на председателя, но он хмурился, смотрел в стол и слова не брал; решайте, мол, сами. У председателя во дворе было пусто, лишь несколько куриц бродит: председатель был из привезённых, жена – учительница, она, наверное, не знает, откуда у коровы молоко бежит; не хозяева они, конечно. Но Пётр знал и другие знали, что осенью председатель уплатил в контору за четыре телёнка и пристроил их, уже собственных, Мартыну, который ухаживал за молодняком. Председательские бычки росли и жирели на колхозных харчах. Вот он и помалкивал, ни одну сторону принять не мог, потому что его сразу бы обвинила другая.

Часть корма решено было выделить для личного хозяйства колхозников.

Когда в конце года стало ясно, что до летних пастбищ всё колхозное поголовье не дотянуть, правленцы нашли выход: решили сдать мясо сверх плана. Сдали. Прославились – вышли на второе место в районе; получили грамоту, и даже областная газета отметила, что дела в колхозе «Заря» при новом председателе пошли в гору.

Петра вместе с другими животноводами наградили за хорошую работу часами. Часы были все одинаковые, чтобы не обидно было, по двадцать девять рублей за штуку, но шли по-разному. У кого шли, у кого остановились. У Петра часы оказались с фокусом: шли, но стрелки у них почему-то не переставлялись, как поставил в первый раз – так и всё. А убегали за сутки почти на минуту, через несколько месяцев время по ним было не узнать. Можно было исхитриться: дождаться, когда часы станут, а потом подкараулить момент и завести их – в тот час и минуту, которые показывают стрелки, но терпения на такое дело у Петра не хватало. Некоторые мужики возили свою браковку в город, в гарантию сдавали, Пётр не стал связываться, отдал часы сыну Петьке, что хочет, то пусть с ними и делает.

На часовщиков у Петра обиды не было. Знать там, на заводе, тоже в конце года каким-то образом хотели отличиться по части перевыполнения плана и получения премий, а дело тонкое, сложное – не навоз таскать – могло что-то и не так выйти. Да и не подарок важен, важна честь, которую оказали награждением. Раньше хорошую работу отмечали редко и не так щедро: давали три-четыре грамоты на весь колхоз; первые свои две Пётр поместил в рамки и повесил на стену.

Всё же поначалу он был доволен: скотины на ферме стало меньше – работы поубавилось. За многие годы впервые, считай, удалось передохнуть и оглядеться. Но были и сомнения: как же на следующий год план выполнять? Поголовье резко сократилось, за лето не восстановить. Сегодня хвалят, а потом ругать начнут или как?

Но план следующего года тоже сократился. Потому что, объяснил Мартын Петру, объективные обстоятельства: нехватка кормов. А раз нехватка, то сперва надо кормовую базу укрепить, а уж потом наваливать план.

Прошлой осенью для личного подворья корма выделили уже без споров. И первый завоз комбикорма весь разделили по дворам. Второго почему-то не случилось, видно, действительно с базой дело обстояло неважно. И фуражного зерна на ферму поступило мало. Урожай оказался ниже обычного, план по зерну сдали, колхозу – что осталось. Но и то, что было, учитывалось плохо, вернее, совсем никак не учитывалось. Выпишет себе колхозник, скажем, тонну зерна, заплатит, а сколько раз потом по тонне с поля или с тока увезёт, никому дела нет: вези – была бы квитанция в кармане.

Петру пришлось туго. Какой может быть откорм на одном сене и силосе, если их к тому же не хватает? Никакого привеса, радоваться надо, что пока не дохнут.

Как и годом раньше, сдали в декабре сверхплановое мясо, опять в чести.

Пётр больше не смог уснуть, смотрел на светлеющее окно, на душе кошки скребли: в феврале и сено, и силос кончились; резали и запаривали солому, но это лишь оттягивало гибель скота, приближался падёж. Председатель почти каждый день мотается на машине в райцентр, но сдвигов пока нет; у соседей занять кормов тоже не удалось – сами бедствовали. Вот и неспокойно на душе: хоть и не своя скотинка голодует, колхозная, но и не совсем чужая, а потому – жалко.

Вспомнилось Петру. Сидели как-то раз прошлым летом на солнышке, неподалёку от ручья, обедали. Так называется, что обедали. На самом деле обмывали машину, которой обзавёлся Мартын. Председателю бычков-то он выкормил не зря: списанный колхозный уазик продали ему. Мартын раздобыл новый двигатель, в мастерской в один день поменяли старый движок на новый, подшаманили ходовую, и – пожалуйста: машина – шик, не надо «Волги». По этому случаю Мартын купил пол-ящика водки, зарулил домой, прихватил сала и прочей снеди и пригласил своих благодетелей на бережок – очень подходящее место для этого дела: водичка рядом, и близко от деревни, и не на виду, за сосняком.

Председателя здесь не было, зато без Петра не обошлось, хоть к ремонту машины он отношения не имел; Мартын пригласил, по-соседски.