Ковчег

— О чем думают люди?! Откуда эта твердолобая потребность все усложнять, учить других тому, во что сами не верят, преумножать глупость, в которой и без них во все времена не возникало недостатка?! — хоботок насекомого мелко задергался и принял такую вычурную форму, будто муха в этот момент горько усмехалась. — Я знаю, чем закончить твою вынужденную экскурсию…

После этих настораживающих слов ротовой орган мухи принялся за работу. Отвратительно хлюпая, с жадностью всасываемый сок до отказа наполнил ее зоб и кишечник. Насекомое смачно рыгнуло и, перехватив взгляд невольно поморщившегося Занудина, произнесло:

— Ну что смотришь, бестолковый? Это для тебя…

И вот тут-то дело приняло немыслимо скверный оборот… Занудин почувствовал, что задыхается и близок к потере сознания. Его брюхо раздавалось на глазах, а рот и горло были полны какой-то вязкой и приторной на вкус эссенции. Становилось не сложно догадаться — какой! На этот раз муха действительно полакомилась не для себя…

— Ммру-а-а-ыы!! — выкатив глаза, то ли замычал, то ли заревел несчастный Занудин.

Впав в безудержную истерику, он пальцами выскребал изо рта то, что не успел еще проглотить. Горячий пот градом катился по перепачканному телу Занудина, дрожащему и извивающемуся точно в предсмертных конвульсиях.

— Ну вот, как всегда… — пожимая плечами, пробубнила муха, с опаской поглядывая на мучения Занудина. — Шарахаемся от всего, чего не понимаем… Это ж — аллегория. Коньки, надеюсь, не откинешь, чудик?.. Не паникуй. Перетерпи. Я ведь сказала, я не творю зла.

Внезапно Занудин успокоился и замер. И даже весь как-то обмяк. Взмокший лоб крестиком прорезали две резкие черточки. Короткая вертикальная означала, по всей видимости, сильное удивление. Горизонтальная — наплыв волнующих размышлений.

Субстрат, которого наглотался Занудин, словно растерял свои мерзостные свойства и оневесомел. Словами такое не передать… Происходила неподвластная пониманию метаморфоза — реакция превращения физического в духовное. Наполнивший Занудина субстрат непостижимым образом перегонялся до состояния чистейшей информации, с обработкой которой мозг едва ли успевал справляться. Сомнения иссякли ― с самого начала их встречи муха все так и спланировала…

Теперь Занудин откуда-то знал, что Эльвира, этот дорогой и не понятый им при жизни человечек, вела свой секретный дневник. Воображаемые страницы, испещренные убористым девичьим почерком, зашелестели, зашептались, запорхали перед мысленным взором Занудина, словно их перебирала невидимая рука или дуновения ветра. Сколько здесь было трагических попыток разобраться в себе и отыскать свое место в мире! А сколько мыслей, тревог таилось за каждой строчкой, из ненаписанного, в форме полудогадок и полуощущений! Занудин чувствовал, как стремительно погружается в духовный мир погибшей сестры. Теперь он в мельчайших подробностях постигал, чем жила Эля, о чем мечтала и что терзало ее неокрепшее сознание. Он понял, в чем был виноват перед ней. С облегчением признал, что вина его не настолько велика, как казалось раньше. А самое главное: что по-своему Эля была все-таки счастлива, как счастливо любое существо, которому нашлось местечко под солнцем ― пусть ненадолго и пусть не самое светлое из возможных… Но ничто не умирает навсегда — все суть переходы!.. И у каждого своя дорога — как на Земле, так и на Небесах. Никто не вправе взваливать на себя ответственность за чужую жизнь, потому что и в своей чересчур много работы, которую нужно успеть выполнить!..

Это и многое другое Занудин узнал из удивительных хроник, запечатленных во вселенском эфире по следам жизненного пути своей сестры. Каждое существо, уходя, оставляет такую историю! И горечь, и радость необъяснимого облегчения при соприкосновении со Знанием наполнили душу Занудина. Он снова ожил и пребывал вне себя от противоречивости нахлынувших чувств. Впервые груз, который все последние годы тяготил его, заставлял в себе одном выискивать причину беды и страдать, упал с плеч горой и растворился! Это было чудесно, хотя и немножко грустно оттого, что у него отобрали крест, с которым он шел по жизни и к которому прикипел. Но радости было несравнимо больше…

Смерив преображенного Занудина взглядом всех пяти глаз, муха довольно крякнула и, не говоря ни слова, улетела…

— А-а! — вскрикнул Занудин и вновь обнаружил себя лежащим в комнате на кровати.

Необычное свечение исчезло. Пульсация — тоже. Все вокруг выглядело естественно и привычно. Однако шестое чувство подсказывало Занудину: самые трудные, самые будоражащие испытания еще впереди, и значит, нужно быть настороже.