Ковчег

Занудин оторопело покосился на Музыканта.

— Я думаю, это просто сок с водкой, — успокаивающе пробурчал Музыкант.

Все кроме Занудина выпили. Занудин медлил и озирался по сторонам. Только сейчас он обратил внимание, как стены «наркогримерки» сотрясались под давлением психоделических басов гремевшей где-то музыки. Занудин поднес стакан к лицу — в нос ударил резкий запах спирта с примесью прелой вони. Занудин залпом выплеснул в рот жидкость, и стены тотчас завибрировали сильнее.

— Вперед-труба-зовет! — выкрикнул Джесси и вскочил с табуретки, тут же с грохотом за ним опрокинувшейся.

Все остальные тоже поднялись на ноги. У Занудина кружилась голова.

Джесси отворил пискнувшую петлями дверь, которую Занудин среди плакатов и платьев до этого момента не замечал, и четверка дружно двинулась по слабоосвещенному проходу с низким потолком. Басы планомерно нарастали.

Три раза они сворачивали направо, спустились по обгрызенным ступенькам вниз, повернули налево, поднялись — музыка становилась громче, — Джесси толкнул перед собой следующую дверь, и музыка взорвалась громоподобным гулом! Она сдавила внутренности, и от неожиданности Занудин закачался из стороны в сторону, словно стебель хиреющего растения на ветру.

То место, куда попала компания, представляло собой зал площадью в два или три «ковчеговских» холла. Со сценой и амфитеатром. Мерцающим освещением и спертым воздухом.

На сцене кривлялась до безобразия шумная панк-группа — пятеро длинных нескладных дистрофиков с высокими оранжевыми ирокезами на головах. Один, как умалишенный, колотил по барабанам. Трое других с тем же исступленным усердием скрежетали по струнам гитар. Пятый, выступающий в роли вокалиста, рычал в микрофон какую-то ужасную абракадабру (причем микрофон находился так близко к разевающейся пасти горлопана, что со стороны казалось — он его поедает).

В зале и на уступах амфитеатра бесновалась неуправляемая толпа, человек триста. Одеты все были по-панковски, как Джесси и Факки. Свирепые, разгоряченные лица, жуткий рев, рваная пелена сигаретного дыма над всклокоченными шевелюрами разных оттенков. Все прыгали вверх-вниз, ударяясь и отталкиваясь друг от друга руками и ногами. Позже Музыкант объяснил Занудину ― так они слэмовали. Слэм. Или пого. Их танец. Единственный, который становится понятен только в состоянии неистовства. Тот, что родился еще в пещерах дикарей и дожил до современности. В угаре люди пытались запрыгнуть на сцену. Оранжевоволосые дистрофики грифами гитар и тычками тяжелых ботинок сталкивали их вниз, что, казалось, совсем не отвлекало панк-группу от музицирования. Люди так и прыгали туда-сюда словно кузнечики.

Занудин попятился. Давно он не видывал такого скопления людей, а сумасшедшая музыка и эти агрессивные танцы пого вызывали паническую растерянность.

Музыкант схватил Занудина за руку и удержал подле себя. Джесси и Факки уже успели скрыться в гуще толпы. Пытаясь перекричать стоящий гул, Музыкант загорланил Занудину в самое ухо:

— Хочешь уйти — уйдем. Но не так же сразу. Станет дурно — прислонись к стене или сядь на пол. Здесь это в порядке вещей.

— Я понял, — прокричал в ответ Занудин и освободился от крепкой кисти Музыканта.

— Панки хой! Анархия! Панк не умрет!! — ревели слэмующие. — Хой! Хой! Хой!

Занудин отошел к стене и взглянул на Музыканта. Тот, наблюдая за происходящим в «конференц-зале», сдержанно улыбался.

Внезапно от кучи-малы отделился бритоголовый толстяк с татуированным лицом. В два счета он подскочил к Музыканту и в неимоверном прыжке врезался пузом в его физиономию. Музыкант рухнул на пол и замер, а озадаченный толстяк, ожидавший чего-то явно другого от своего фортеля, неуклюже скрылся в том же направлении, откуда и возник. Занудин хотел было кинуться к Музыканту, попытаться привести его в чувства — но тут же забыл обо всем…

Музыка стихла совершенно неожиданно. Люди в зале поникли и ленивыми взглядами косились в сторону сцены, с которой так же лениво один за другим уходили дистрофики. На их место, взмахивая руками, выбежал причудливого вида конферансье: в косой кожаной куртке и галстуке-бабочке — остальной одежды на нем попросту не было. Зал вяло заревел.

— Итак! Молодая альтернативная команда «Перетертые в порошок мошонки» покидают нашу фиесту, и теперь… — бодро начал конферансье, по-женски виляя тазом и переминаясь на вогнутых в коленках ногах.

Под гудение зала на сцену посыпались пластиковые бутылки.

— А ну заткнитесь, пидоры! — заорал конферансье и, выбрав из-под ног одну из долетевших бутылок, запустил ею обратно в толпу.

— Понюхай мою балду! — раздалось из темноты амфитеатра.

— Недоделок!

— Сдрызни!

— Шлюхино отродье!

— Чего за хре-е-ень!..

Начался дружный обмен ругательствами ― самыми непристойными и изощренными. В разгоревшемся вербальном бою конферансье-эксгибиционисту приходилось противостоять целому залу. Все это показалось Занудину частью какой-то не совсем поддающейся пониманию игры.