Ковчег завета

Тот факт, что родной язык всех обитателей острова — тигринья, а не амхарский, — веское свидетельство в поддержку истории, рассказанной мне, ибо единственное логическое объяснение подобной этнографической особенности может состоять в том, что в отдаленном прошлом действительно имело место перемещение населения из Аксума на Дебра Сион. Нечто исключительно важное, вроде необходимости доставки ковчега в надежное место, могло определенно вызвать подобную миграцию. Больше того, если реликвия хранилась здесь более семидесяти лет до ее возвращения в Аксум, тогда легко понять, почему потомки первых переселенцев пожелали остаться на острове, ставшем для них единственным домом. Также можно было ожидать, что они сохранят народную память о славных событиях, в которых участвовали их праотцы.

Именно с народной памятью я и имел дело большую часть вечера. В процессе выявились некоторые интригующие местные тайны. И даже на минуточку у меня не возникло ощущения, что ковчег и сейчас может находиться здесь. Напротив, я был уверен, что его здесь нет, и больше того — не было здесь по меньшей мере последнюю тысячу лет.

Поскольку то же самое можно сказать и об островах на озере Тана, становится практически очевидным, что Аксум остается самым вероятным местонахождением ковчега. Иными словами, хочу я того или нет, мне придется отправиться в Аксум. Наиболее подходящее время для этого — январь, время празднования Тимката, единственная благоприятная возможность оказаться вблизи от ковчега, не пытаясь проникнуть в святая святых. И именно во время Тимката в 1770 году: там находился Брюс — предположительно с той же целью».

Захлопнув блокнот, я посмотрел на Ричарда и Йоханнеса.

— Как вы думаете, существует ли вероятность, — спросил я, — что-правительство овладеет Аксумом к январю? Я бы очень хотел побывать там во время следующего Тимката;.

Йоханнес промолчал. Ричард состроил гимасу:

— Прекрасная идея. Но это все равно, что планировать полет на Луну.

— Ну что ж, хотеть-то не запретишь, — отозвался я.

Уже в полном темноте мы причалили к пристани министерства рыболовства и только к десяти часам вечера въехали в дальние пригороды Аддис-Абебы. Мы попросили водителя отвезти нас прямо к конторе Йоханнеса в центре города, где утром припарковали свои машины (оставалось еще два часа до комендантского часа, и мы мечтали перехватить что-нибудь в соседнем ресторане). Выходя из «лендкруизера», мы услышали долгие автоматные очереди, доносившиеся, казалось, из многоквартирного дома на противоположной стороне улицы. Через несколько секунд раздались выстрелы из другого оружия. Затем установилась мертвая тишина.

— Что это было? — спросил я.

— Наверное, ничего серьезного, — предположил Ричард. — Такие изолированные стычки происходят здесь после провалившегося мятежа. Постреливают. Но ничего страшного.

— И все же, — вступил в разговор Йоханнес, — я полагаю, что вам лучше забыть об ужине. Давайте-ка по домам.

ЭТНОГРАФИЧЕСКИЙ СЛЕД

Вернувшись в «Хилтон», я сладко проспал до семи утра пятницы 24 ноября. Поплескавшись в бассейне и позавтракав, я позвонил в контору Шимелиса Мазенгия. Член политбюро просил Ричарда и меня доложить ему о результатах наших поездок на озера Тана и Звай. Его секретарь сообщила, что ожидала моего звонка и назначила нам встречу с ним на три часа пополудни.