Ковчег Лит. Том 2

В Гусь-Хрустальном на заводе подарили пошлую красную вазу с небольшой червоточиной брака. Жена поставила ее в сервант и доставала на Восьмое марта и в июле — под его дежурные букетики. На заводе шахмат — подарили шахматы. Он учил сына ходить конем, ставить линейный мат и проводить пешку в ферзи.

Прокурор протянул руку. Вовсе не добрый черный нож — редкая зэковская финка, выкидная.

— Один деятель выточил из рессоры на уроке труда, — улыбнулся краснолицый начальник. — Руки золотые.

Костяные черненые боковики блестели. Взвесил в руке — маленький, тяжелый. «А что ты мне привезешь?» — спросил Сашок. Кнопка натужно поддалась, черная сталь с нехитрым узором с невиданной силой выскочила сбоку, аж сердце дрогнуло. Где-то внутри притаилась сжатая пружина. Потрогал пальцем — непомерно острый. Сыну такой не подаришь… Да и не нужен он сыну. «И я не нужен… На развод подала…» — прокурор представил сальные взгляды коллег, его передернуло. Дурман все звенел в ушах.

— Какие есть нарушения?

Начальник даже как-то обиделся. С неохотой протянул заранее заготовленную папку.

Прокурор листал бумаги. Глаз привычно подмечал в скупом тексте нужные места.

«Талтуга Этуген Воронин — однофамилец, значит. Удивительно.

Бузил, зэки его невзлюбили, убить хотели. Посадили в шизо. Сегодня должен быть переведен обратно в общую. С этого места поподробней…»

— А что там с этим Талтугой?

— Проведена работа. Инцидент исчерпан.

— Вы меня информируйте, майор, а я решу, исчерпан или не исчерпан.

Годами наработанные железные нотки взбодрили начальника, и он вдруг стал приемлемо словоохотлив:

— Геологи ставили вышки связи. Пришел чукча с берданкой, говорит — денег дайте. Геологи послали его куда подальше, а когда на озеро выплыли на резиновой лодке, чукча вышел из лесу и шмальнул, ну они и потонули с оборудованием вместе. Вода ледяная. Один не выплыл.

Прокурор подождал, может, начальник продолжит.

— Деревни свои так кормят, шантажом нехитрым. Голод у них, олени померли.

«Странно, а про эпизод в общей камере ни слова не говорит. Это раз».

— А что у него там с зэками?

— Боятся его страшно.

— Почему?

— Он вроде шаман какой-то.

«Странно, шаман шантажом занимался… И за что его зэки невзлюбили? — Прокурор стал читать дальше. — Инцидент с охранником. Охранник ударил заключенного. Ага. Уже два».

— Поговорить бы с охранником.

— Умер, — начальник нахмурился и занервничал.

— Как?

— Приступ сердечный. Допился.

Прокурор внимательно посмотрел на майора. Лицо рыбье, китель натянулся, кажется, пуговица сейчас вылетит и ударит прокурора в лоб. «Нервничает? Зачем переводить в общую, могут ведь убить? Надо его пощупать».

— Убьют его.

— Не убьют. Мы работу провели. По правилам в изоляторе сидеть не должен, не положено.

«Убьют, а этому, похоже, того и надо. За что-то невзлюбил начальник чукчу. Из-за охранника?»

— Нужно побеседовать.

— Да что с ним, с психом, беседовать, — не выдержал начальник, — не ест, не пьет уже третий день, слова из него не вытянешь, чистый псих!

Прокурор устало прикрыл глаза, внутри зазвучал тихий голос жены: «Ты больной, знаешь? Неврастеник». Больше всего теперь хотелось скорее уехать и напиться.

— Я все же побеседую, — сказал прокурор.

Начальник пожал плечами и снял трубку. Заглянул косолапый лейтенант.

— Проводи товарища Воронина к заключенному Воронину.

«Подколол, гад. А сам не пошел. Неужто тоже шамана боится?»

Вышли. Володя нетерпеливо посмотрел на прокурора. — Посиди тут, ща… Столовая у вас есть?

Лейтенант кивнул.

— Сходи, пусть покормят.

— А вы, Михал Ваныч? — обрадовался Володя. — С Москвы не ели!

— Я не голоден.

Спустились с косолапым лейтенантом на нижний этаж. — Свет в камере есть?

— Никак нет.

Косолапый лейтенант загремел ключами. Со скрипом раскрылась железная дверь, и прокурору стало видно камеру. В темноте у окна притаилась нелепая, похожая на куль тряпья, тень. Почему он знал, что ему там хорошо, в темноте? Даже стыдно стало тревожить, вырывать его оттуда, из темноты.

— На выход, — рявкнул лейтенант.

Прокурор поморщился:

— Что ж ты так орешь…

Куль тряпья зашевелился, со стоном поднялся и подошел к двери.

Кто-то позвал прокурора. Из-за прогнившего забора. Из бескрайней тайги за железной колючкой, из сонного марева, и из самолета, еще из Москвы. Отовсюду.

Старый седой эвенк с потрескавшимся лицом наполовину вышел из тьмы.

Талтуга Этуген Воронин сложил руки на животе и встал в проеме темной камеры. Все закружилось вокруг, прокурор словно издали услышал свой охрипший голос:

— Я из Москвы. Есть жалобы, уважаемый?

«Откуда всплыл из меня этот уважаемый», — удивился сам себе прокурор.

Старый седой эвенк посмотрел сквозь прокурора маленькими острыми глазами. Только эта черная острота, больше ничего. По деревянному лицу было не понять, чувствовал эвенк что-то или нет.

— Я тебя ждал. Давно… — потерся камнем о камень стариковский голос.

«Нехитрый прием, — подумал прокурор, — ждал он меня…»

— Плохо тебе?

Прокурор хотел ответить и не смог.

— Когда плохо, хорошо — слышишь духов, — продолжил старик и пристально всмотрелся в прокурора. — Сын твой болеет.