Ковчег Лит. Том 2

Я закричал и стал упираться — мужик как оглох, тащил меня ровно и уверенно, как танк.

Наконец, вмешалась Ася Вениаминовна.

— Володь, отпусти его, — сказала она. — Нам с ним надо поговорить.

Мужчина отпустил меня и переключился на Асю Вениаминовну.

— Незнакомый малолетка из твоей гребаной школы ломится ко мне в дом, пока ты тут стоишь, блин, в чем мать родила, и с ним еще разговоры разговаривать?

— Володь, — Ася Вениаминовна посмотрела жалобно и вместе с тем очень строго. Что-то в ней в этот момент проснулось учительское, как на контрольной. Она кивнула мне, чтобы я проходил.

Я зашел.

— Отлично! Замечательно! Дай хоть штаны мне нормальные надеть — за пивом схожу, пока вы тут…

Он хлопнул дверью и исчез.

Ася Вениаминовна накинула на себя какой-то огромный халат, по-видимому, принадлежавший этому самому Володе, достала из его кармана сигарету и закурила.

Моя смелость куда-то улетучилась. Я смотрел на нее: «Будет буря, — крутились слова у меня в голове, пока она курила. — Будет буря».

Я ждал, что она накричит, ударит меня, убьет ножом — я был готов к любому.

— Ну, Лень, это самое, — Ася Вениаминовна шумно выпустила изо рта дым, — ты совсем дебил или как? А?

А смотрел в пол.

— Ты зачем сюда приперся? — ее голос постепенно переходил на повышенные тона.

— Программка, — только и сказал я. — У вас на столе. Там имя было — Тимы Гуськова.

Ася Вениаминовна молчала.

— Это он на конкурс едет, да? Вы уже все решили. А этот спектакль с Романом Валерьяновичем — тоже ваша идея, да?

И тут я заплакал. Мужик Володя, вернувшись, выволок меня из подъезда и так бросил. Я лежал на земле, полумертвый, и смотрел на мариупольское небо, которое постепенно начинало темнеть.

* * *

Назавтра все было, как раньше, — я пришел в школу заранее и ждал начала урока. Ася Вениаминовна же, напротив, была вся взъерошенная. На меня не смотрела. Если бы нас видели со стороны, можно было бы подумать, что у нас роман.

Тема — «Муму» Тургенева. На доске — вопросы к проверочной.

«Вероятно, барыня думала, что раз Герасим инвалид — то уже не человек, а бревно, — пишу я. — Знаете, во Вторую мировую в Германии были ученые, отказывавшиеся проводить над людьми химические опыты. Тогда их просили, по отношению к подопытным, заменять слово «человек» на слово «бревно»…»

Ася Вениаминовна ходит по рядам и остановилась у моей парты — я знаю, что она смотрит.

«Вот и я, как Герасим, утопил свою надежду».

У Аси Вениаминовны большие круги под глазами. Этими глазами она обводит класс, и я вижу — она это все ненавидит.

— Ася Вениаминовна, вы сережку потеряли, — говорит Ульянка.

Ася Вениаминовна отрывается:

— Да? Где?

— Не знаю, — говорит Ульянка. — Потеряли, и все. У вас только одна в ухе.

И правда — одна сережка. Все в ней сразу стало криво и неправильно — как будто из карточного домика выпал один элемент — и рухнуло все строение.

«Но, не утопив свое Муму, нельзя стать настоящим большим человеком».

Звенит звонок. Я выхожу из класса.

Наталия Рыжова Семинары Олега Павлова, Андрея Волоса, 5-й курс 252 километра от дома

Остывшая геркулесовая каша серым комом лежала на тарелке. От одного ее вида аппетит тут же пропал. Таня тяжело вздохнула, поджав губы, похлопала ложкой по липкой каше и подняла скучающий взгляд. Вокруг все та же обстановка, что и в предыдущие дни: старшая сестра в бигуди гладит рубашку мужу, вокруг нее с душераздирающими воплями носятся маленькие сыновья, мама со спокойным, отстраненным лицом шинкует капусту для щей, отец, не переставая ворчать на зятя, читает вчерашнюю газету. К вечеру должен вернуться брат из рейса, а значит, и его жена тоже с двумя непоседливыми мальчишками приедет от своей мамы. Таня опять вздохнула и уткнулась в тарелку в надежде, что несъедобная каша превратится во что-нибудь вкусное.

— Танька, ты чего не ешь? На работу опоздаешь! — прикрикнула мама, не глядя на дочь.

— Не опоздаю. Сегодня выходной.

— Да ну?

— Представь себе. Ты хоть помнишь, что я завтра уезжаю?

— Куда это?