Кот, который умел искать мины

– Пф! – отмахнулся Никодимов, встрепенув ленивые дымные струи. – Скорее меня сведет в могилу язва. Так что тебе надо на этот раз?

Я бережно извлек из папки копию, снятую мной с двух страниц парамоновского блокнота. С тех пор как дубликаторы перестали ставить только в закрытых институтах, за дверями из холодного железа, в столице с этим нет проблемы; тяжело было только точно уложить рамочку на страницу.

– Павел Кузьмич, помогите прочесть, – попросил я смиренно.

Никодимов, прищурившись, глянул на листки.

– Пошли на ковер, – предложил он. – Тут, я вижу, много... Записывать для себя будешь?

Я кивнул.

– А говорили тебе – учи науки, – ехидно заметил следователь.

Мы пристроились на краешке потертого нижегородского «половика», наспех и неловко перекрашенного из сине-желтого в черно-белый, на западный манер. Коверный отошел покурить, и нам никто не мешал – только эксперты в отдалении сосредоточенно вымеряли траекторию сглаза. Обычное дело – какая-то ведьма сгоряча окатила низко пролетавший ковер ненаправленным проклятьем; а то ему высоко лететь, когда гружен он стальными балками! У коверного, само собой, инфаркт, ковер – в стену, груз, сквозь стену и по квартирам раешных обывателей... хорошо, никого не зашибло...

– Это вообще, извини, что? – поинтересовался Никодимов, обдувая листки струей дыма, достойной мичуринских драконов.

– Улика, – кратко ответил я.

– Ну... молчи-молчи, дело твое. Карандаш взял?

Я кивнул, изготовившись над общей тетрадкой, купленной в той же канцтоварной лавочке, где я снимал дубликаты.

– Тогда слушай. – Никодимов прокашлялся.

Я еще в прежние времена заметил за ним интересную особенность – мой старший коллега очень выразительно читал. Вот и сейчас я будто наяву слышал голоса – немузыкальный тенорок Парамонова и звенящий от страха баритон его неведомого собеседника – хотя не был знаком ни с тем, ни с другим.

Парамонов: Добрый день, Дмитрий Никитич. Как и договаривались...

Собеседник: Да, да! У меня мало времени... вот-вот придет... минуты две...

Парамонов: Тогда – я правильно понял, вы хотели сказать, что выступления серкелуин поддерживаются...

Собеседник: Именно! Кормильцев их науськал. Это его идея. Я тут ни при чем... Он уговорил Долина, но он и его подставит, я знаю!

Парамонов: Успокойтесь, Дмитрий Никитич, Христа ради!

На этом месте я сообразил, с кем беседует газетер, – в его списке последним шел некий Дмитрий Никитич Карлин. А вот как он связан с бывшим орским (или все же оркским?) мэром, а с недавних пор – пермским губернатором Долиным, оставалось пока загадкой.

Парамонов: Никаких документов у вас, само собой, нет?

Карлин: Кого вы за идиота держите? Меня? Упыря? Он ведет с ними свои дела, а Долина приглашает снимать сливки... Я уже тогда понял, что пахнет керосином... (Неразборчиво.)

Парамонов: Дмитрий Никитич?

Карлин: Идет, скотина... Вот что – я слышал, что Хиргор отправляется в Москву на днях и акция назначена на двадцать третье. Все. Потом созвонимся.

Никодимов замолк.

Я ошарашенно потряс головой. Расшифрованная, стенограмма больше порождала вопросов, чем давала ответов.

Кто такие Кормильцев, Упырь и Хиргор? Какие сливки предстоит снимать мэру? Что за акция в Москве? И что означает загадочное словечко «серкелуин»?

Впрочем, последнее вызывает хотя бы смутные ассоциации. Слово, похоже, эльфийское... хотя я не настолько хорошо знаком с древней речью, в академии нас больше гоняли по греческому и латыни.

– Ну что? – поинтересовался Никодимов, помолчав.

– Полезно, – неопределенно откликнулся я. – Спасибо, Пал Кузьмич.

– Ох, Валя... – Старик покачал головой. Беломорина окончательно изошла пеплом; Никодимов машинально выплюнул окурок, глянул недоуменно – что еще за гадость? – и растер каблуком. – Укатают тебя еще крутые горки... смотри...

– Остерегусь, – пообещал я уверенно.

Никодимов пожал плечами.

– Тут... – Он пошарил по карманам. – Спрашивали о тебе, между прочим.

Сердце зачем-то попыталось спрятаться за ахиллесовым сухожилием, потом решило, что благочинским трусить неприлично, и вернулось за грудину.

– Кто? – каркнул я.

Чего я боюсь, господи? Кому я нужен? Не уроды же вчерашние пришли довломить мне недовломленное?

– Да... мужичок какой-то... – отмахнулся Никодимов. – Без особых примет, но по повадкам – газетер. Подлость так и прет из глазенок. Ну да ты у нас теперь звезда эфирных волн... – прищурился старик. – Смотри, чтобы слава в голову не ударила.

– Меня в голову только кулаками бьют, – пожаловался я. – Совсем расклеился на кабинетной работе.

– Да, приложили знатно, – согласился Никодимов. – Ну что, может, по старой дружбе заедешь к нам? Мы-то не погорельцы, можно и кофею погонять, и... этой... после службы... беленькой...

– Спасибо, Пал Кузьмич, но откажусь, – ответил я с сожалением. – Мне до дому знаете сколько переть?

– Знаю, помню, ты еще в отряде все уши прожужжал... Ладно уж, беги...

Старик осекся. Я понял, отчего – верно, хотел по старческой снисходительности назвать меня, как всех своих подчиненных, «щенком», да вспомнил, что этого слова я не терплю. А прежде знал твердо и запинок таких не бывало. Время летит...