Костры из лаванды и лжи

Женя открыла рот, но не смогла выдавить из себя ни звука. Казалось, она слышала, как внутри хрустит лёд, окончательно заковывая её сердце вечной мерзлотой. Перед глазами завертелся калейдоскоп из картинок: вот Моник, смеясь, целует Эдуара в обе щеки; вот они болтают ни о чём, её рука, лежит на его плече; вот она сообщает, что отравилась, и Женя, наивная простота, рекомендует заваривать травы от тошноты…

«Дура. Слепая, глухая, безмозглая идиотка».

– Шатёр тоже ты… – безжизненным голосом произнесла она. – Чертежи.

Моник шмыгнула покрасневшим носом и слабо кивнула.

– Почему не сказала? Зачем притворялась подругой? – спросила Женя, хотя, пожалуй, ответ ей уже был не столь важен.

– Я не притворялась, Эжени. Мне нравилось с тобой общаться. Всё было совершенно искренне… – она вздохнула. – Поначалу.

– М-м-м…

– Ты ведь сама говорила, что Эду тебе не нравится! – обвиняюще бросила Моник.

– Так и было. – Женя вновь посмотрела в окно и поскребла пальцем оттопырившийся лоскут газеты. – Поначалу.

Они обе теперь смотрели в окно, опустошённые и раздавленные.

Внезапный шорох позади заставил их вздрогнуть и обернуться.

– Мрак?! – истерично воскликнула Женя, созерцая чёрного кота, стоящего в дверном проёме и смотрящего на неё в упор жёлто-зелёными глазищами.

Он дёрнул задней лапой, стряхивая прилипший клочок малярного скотча, и по-хозяйски прошёл внутрь, помахивая хвостом.

– Какого чёрта? – удивлённо произнесла Моник. Она схватила первую попавшуюся под руку тряпку и замахнулась на кота. – Откуда ты тут взялся, блохастый? А ну пошёл вон из моего отеля!

– Ты видишь?! – Женя схватила Моник за руку. – Видишь Мрака?

Та не ответила, вырвалась и стала размахивать тканью, пытаясь выгнать кота. Словно это он был виновником всех её бед или ей не терпелось выплеснуть скопившуюся злость на несчастное животное. Женя попыталась удержать подругу…

«Бывшую подругу!»

…но не успела. Кот зашипел и замахнулся на Моник лапой.

– Ах ты дрянь! – в ответ француженка топнула на него ногой.

Зверь злобно заурчал, выгнулся дугой, встопорщив шерсть, и с глухим утробным мяуканьем вскочил на леса́ у двери. Когти царапнули по старым доскам, когда Мрак по инерции взлетел на трёхлитровую банку, заполненную мутной жидкостью. Леса́ закачались под немаленьким весом мохнатой туши. Тряпка Моник с глухим шлепком опустилась на доски, не дотянувшись до животного – в последний момент коту удалось извернуться и, резко оттолкнувшись задними лапами, отпрыгнуть в сторону. Банка покачнулась…

– Вот тварь плешивая! Вот…

Ругательства Моник потонули в звоне бьющегося стекла. По комнате прокатилась волна едкого химического запаха. Затем раздался грохот, леса́ не выдержали надругательства. Дальнейшее Женя не видела, потому что взметнувшийся от свечей огонь парализовал её волю и тело, разум заволокло чёрным дымом, вонью горелой плоти и палёных волос… Она пятилась, пока не упёрлась спиной в стену, и в беспамятстве осела на пол.

– Эжени! Эжени! – Слова с трудом пробивались в сознание, а потом резкая боль в щеке заставила её распахнуть глаза. Перед ней нависало лицо Моник в обрамлении сизого дыма, аккуратно очерченные губы открывались, произнося её имя. Потёкшая тушь делала побледневшую француженку похожей на несчастного Пьеро. Позади неё бушевало зарево, щёлкая и шипя. Сбоку из кучи сваленных мешков и штукатурных смесей глухо завыл Мрак.

– Пошли, Эжени! Надо убираться отсюда!

Громкий хлопок заставил Моник испуганно вскрикнуть и сжаться в комок, а парализованная ужасом Женя даже не шевельнулась.

– Пожар… – прошептала она чуть слышно, но Моник услышала.

– Да, твою мать, пожар! Мы горим! – заорала она на неё. – Вставай! Какого чёрта ты расселась?!

Новая пощёчина хлёстко обожгла скулу. У двери снова что-то громыхнуло, взрываясь, заглушая грязную ругань француженки.

– А кот? – тупо спросила Женя, силясь совладать с вязкими, как кисель, мыслями. – Мы не можем его бросить.

– Да пошёл этот блохас… – Моник зашлась хриплым кашлем.

Она схватила первый попавшийся под руку мешок, размахнулась, целясь в окно.

– Нет, не надо, – прошептала Женя, прикрывая голову.

– Дверь заблокировало! – огрызнулась Моник. – Я не планирую тут подохнуть!

Стекло градом осыпалось на улицу и на пол, а пламя взметнулось выше и жадно взревело, поглотив ворвавшийся в комнату кислород. Моник вскрикнула и отшатнулась в сторону, прикрывая голову одной рукой, а второй задрала блузку и приложила ткань к лицу.

Даже её оголившийся живот был идеальным – узкая талия, ни грамма жира и слегка проступающие контуры пресса.

Женя отстранённо подумала, что с таким мышцами она наверняка сможет легко родить…

– Эжени! Чёрт бы тебя побрал! Очнись!

Моник потянула её вверх, и Женя встала, опираясь на стену. Каменная поверхность утратила привычную прохладу, набирая в себя жар. Француженка по-деловому выглянула наружу и осмотрела подоконник.

– Там есть небольшой выступ. Далеко не уйти, но мы продержимся до приезда пожарных. Лезь первая!