– Видимо у нас разное понятие о красоте, – буркнула Женя. – По мне, нормальный адекватный человек такой ужас рисовать не станет.
– А что такого ужасного в полевых цветочках? По моему вполне мило.
– В смысле?
Женя развернулась и не сдержала удивлённого вздоха при взгляде на полотно картины: букет белых ромашек с ярко-жёлтыми сердцевинами издевательски стоял в гранёном стакане на подоконнике. А за окном толстыми грубыми мазками голубело летнее небо.
Люк, я твой отец!
– Ты уверена, что не перепутала место? – спросил Макс, перекрикивая уличный шум. – Может ты подошла к другим картинам, только и всего.
– Да нет же! – Женя подскочила с лавки и принялась расхаживать взад-вперёд по аллее. – Я может и тронулась умом, но не тупая. Конечно, я проверила каждый закуток проклятого чердака. Других картин не было.
– Ну значит кто-то их подменил. Ты ж вроде говорила, что сфоткала пару картин.
– Точно! Господи, Макс! Сейчас, – она отняла телефон от уха и, включив громкую связь, стала пролистывать галерею. – Вот он! Ворон, пожирающий несчастную мышь! О, я не сумасшедшая! Макс! Слышишь! Я не сумасшедшая!
– Ну а я что тебе говорил! Жень, хорош фигнёй страдать и включи мозг. Кроме Моники своей ты кому ещё про картины рассказала?
– Так Фабрису. Мы даже вместе ходили смотреть…
– Ну вот. Он, значит, и подменил.
– А зачем ему это? Мог бы просто забрать, если уж ему так надо было. К чему такие сложности? – На дорожке показалась пожилая семейная пара, и Женя поспешила свернуть в рощу боярышника. Чуть понизив голос она продолжила рассуждать: – Понимаешь, ведь новые картины с натюрмортами так же стояли, как и те, что создала Бертин. На том же самом месте, под той же тканью. Даже примерно в том же количестве. Я просто не понимаю, для чего нужна была подмена, если можно и так взять, что вздумается. Там столько всякого хлама, бери – не хочу.
– Хороший вопрос. А теперь открывай свои заметки и все эти странности запиши. Кажется, у нас появился лидер среди подозреваемых.
– Угу, вот только в прошлый раз ты говорил, что надо женщину искать. Шерше ля фам теперь не работает, да?
– Я бы не был в этом так уверен, – хмыкнул в трубку друг, – Жень, ну какой нормальный мужик будет напяливать на себя ядрёно-розовые джинсы?
– Мсье де Гиз – человек творческий. Это его изюминка, что ли. И вообще, моё воображение отказывается представлять Фабриса, залезшего ко мне гардеробную и вырезающего кружочки на бюстгальтерах.
– Зато чтоб нарисовать знаки над дверью, ему даже табуретка бы не понадобилась…
– Ну и что. Я не верю, что у Фабриса поднялась бы рука отрезать голову единорогу.
– Пижамному!
– И мышей бы он не стал убивать!
– Но мясо-то мог съесть.
– С пола? Из-под шкафа?!
– Такой огромный мужик наверняка вечно голоден!
– Ма-а-акс! – Женя сначала закатила глаза, а потом, всё-же представив себе эту дикую картину, рассмеялась.
Кажется, она вообще забыла когда в последний раз вот так смеялась.
– В общем, присмотрись к начальнику… – сквозь приступ собственного истеричного хохота до неё доносились обрывки фраз. – Мутный он типчик… Ты ещё…
– Привет, с кем болтаешь? – а это уже звонкий голос Лизы.
Потом в трубке раздались гудки, а Женя всё ещё продолжала глупо хихикать и утирать выступившие слёзы.
Вечер она провела в метаниях и гаданиях. Но в таком состоянии карты сыпались из рук и отказывались говорить. Чем ближе была ночь, тем больше увеличивалась в душе тревога. Гардеробную в этот раз она подпёрла сразу двумя креслами. Женя металась в кровати, часто вставала и подходила к окну, словно воздуха вдруг становилось мало. Казалось, стоит ей закрыть глаза, как она вновь перенесётся в страшный подвал и будет заперта в чужом теле, умирающем от страшных мук. Лишь под утро Женя провалилась в сон, по счастью, без сновидений.
На следующий день она сознательно не пошла на завтрак. Не хотелось лишний раз пересекаться ни с кем из коллег, а особенно она страшилась вновь оказаться в одном помещении с Роше. Ей казалось, что любой, кто посмотрит на неё, сразу догадается, чем Женя занималась с ним позапрошлой ночью.
Впрочем, от собственных мыслей ей было никуда не деться, ведь всё в комнате теперь напоминало ей об Эдуаре. Этому способствовал ещё и тот факт, что их ранее тихая и сонная «хозяйская» башня больше не являлась оплотом спокойствия. Весь прошлый вечер даже через дверь Женя слышала, как на лестнице периодически раздавались взрывы детского смеха, а в открытое окно доносились радостные взвизги из апартаментов владельца отеля.
Придя утром в музей, Женя первым делом направилась к смотрительнице.
– Скажите, мадам Трюдо… – она сделала паузу, подбирая слова, – а в наш кабинет кто-нибудь заходил на прошлой неделе? Пока меня не было.
Старушка задумалась.
– Может… м-м-м… Элен меня искала? – намекнула Женя.