Кость для Пойнтера

Прочим дамам в зале сообразно местной табели о рангах позволялось самое большее показаться топлесс. Бедняжки, неспособные похвалиться родовитостью, были вынуждены кутаться в ткань. Зато им, как и мужчинам, в отличие от вышестоящих, были длзволены драгоценные камни. На миг зал нехорошо напомнил мне Зал Миллиона Бликов, поэтому я предпочел вновь перевести взгляд на конунгин унд фарерин всея Подгорья и впредь не отрывать от нее глаз.

Надо сказать, тут тоже хватало блеска, но уже сплошь металлического — каждая бархатная ворсинка, каждый завиток шерстки подлиннее, каждая прядка прически были металлизированы «ведьминым чаем» с «ведьминым кофе» попеременно. Золото поверх бронзы, имитирующие блики солнечного света там, где солнца нет и никогда не будет…

Все это великолепие было еще и прихотливо уложено так, чтобы не путаться в украшениях, подчеркивая их, где надо. В результате кронфрау выглядела живой и движущейся металлической статуей исключительно тонкой выделки. Не хотел бы я быть дамским цирюльником здесь, под горой — похоже, работа эта демонски тяжкая…

Золотая статуя в окружении шести стальных, ощетинившихся клинками, открыла глаза. Медленно-медленно, словно тяжесть золота на веках и ресницах не давала сделать это быстрее.

Яркий свет и завистливые взоры подданных были больше не страшны кронфрау Подгорья. Смешные круглые очки и беззащитный взгляд орехово-золотистых глаз остались в прошлом. Теперь окружающим была видна лишь глянцевая чернота поляризационного заклятия, затянувшего глазницы, словно сама вечная тьма подземелья смотрела на нас немигающим взглядом.

От этого завораживающего зрелища меня отвлек знакомо выверенный в своей вежливости толчок в спину. Не надо было даже оглядываться, чтобы опознать поневоле сдержанную манеру гномского генерала, однако я все же глянул через плечо. Зегезойл Грухпамр немо корчил отчаянные рожи и аккуратно, чтобы невзначай не угодить никому по носу, махал рукой, указывая на тронное возвышение.

Повинуясь его подсказке, я двинулся вперед через весь зал и остановился лишь тогда, когда два стальных стража едва заметно сменили позу, наклонив клинки вперед не более чем на четверть дюйма. Отвесил знакомой прежде незнакомке неглубокий, на четверть отвеса поклон и дождался ответного милостивого кивка все в той же напряженной тишине.

Нарушил ее какой-то местный аристократ, по-видимому, далекий от истории восхождения к власти нынешней повелительницы Безнебесных Стран, присутствие которого в зале объяснялось лишь родовитостью или влиятельностью клана.

— Государыня, зачем здесь этот… человек? — слова его повисли в воздухе, как небрежно прибитая табличка на кривом гвозде.

При всей нелепости вопроса, выразившего недоумение изрядной части зала по поводу присутствия на коронационном приеме потрепанного трансальтинца, каким я выглядел, оставить его без ответа было нельзя. На мое счастье, та, к кому он был обращен, милостиво передоверила мне право ответить на него.

— Что скажешь, гость? — голос, столь же незнакомый, как новый облик, прозвучал с высоты переносного трона, меняя форму вопроса. — Почему ты здесь, за какие заслуги?

Теперь объяснить свое наличие среди кичащихся родом и богатством гномов оказалось куда легче.

— Четыре ступени, четыре шага ведут к трону… — завел я речь издалека, быстро сосчитав число уровней возвышения под означенным сиденьем. Судя по изумленному шуму в зале и внимательному взгляду зеркально-черных линз конунгин-унд-фарерин Подгорья, начало было выбрано верное. Оставалось столь же правильно продолжить…

— Первый утверждает твой род.

Для кого ни родит женщина ребенка — для мужчины, чтобы показать ему свою любовь и оценить высшим в его жизни образом, для себя, чтобы позабавиться и скрасить одиночество, или для других, чтобы иметь повод потешить гордость — все едино. На самом деле это дань роду, древнее право и обязанность продолжить течение тоненькой струйки своей крови из прошлого в будущее.

Кронфрау молча кивнула на мою краткую фразу — совсем так же, как прежде немо отвечала согласием на первый вопрос матери.

— Второй — тебя саму.

Первый мужчина для женщины важен, как никто прежде. Потом уже его затмят последующие, включая того, с кем она свяжет судьбу надолго, а то и навсегда. А дети отодвинут на второй план уже любого — мужа, любовника, даже их собственного отца. Но женщиной девочку делает тот, кому она решится подарить сокровище, которое сама еще в себе не нашла.

— Третий — твое право на власть.

Между властью и ее обладателем не должно стоять никаких преград. И не дело властвующего убирать их с дороги собственноручно. А способность переступить через личное ради исполнения этих двух правил и есть главный критерий пригодности к власти.

Конечно, этот шаг я облегчил ей до невозможности… если все было именно так, как мне представляется.

— Четвертый — отсекает прошлое.

Тяжко, трудно отсекает. Дрожит в руке бергбейль. Не быть тебе больше любимой дочерью, как не быть уже нелюбимой сестрой. Только королевой, богоравной в своих деяниях восьми эльфийским ликам Дня и Ночи.