КОСМОХАОС. Спасённый

Арцен осмотрелся. Его голову давило, но и через эту нестерпимую боль он увидел, что красный сигнал был даже за скромной щелью, через невозможное проникал в безвоздушный космос. Шея пилота затекла. Он будто проспал то, как его ищут. Долго и нудно выбрасывают впустую синее топливо. Или пилота, вообще, позабыли и устремились дальше покорять галактику? Медленно пролетят планетарные системы, ознакомятся с ними, оставят на более пригодной земле вышку и провозгласят звездный очаг собственностью Ордена. Арцен попытался вздохнуть. Его попытки так и остались бесплодными. После долгого удержания в корабле он отцепил себя от ремней и вспарил в помещении управления. После этого красного свечения наступила всеобъемлющая темнота

Его ноги были легче воздуха, руки превращались в подобии перьев, которые лишились своих пышных волосинок и оставили острую легкую струну. Голова в невесомости погружалась в озеро камней, отставала от тела. Арцен еще не сошел с ума, но все происходящее походило на проказу времени. Привычные законы физики остановились с хорошим самочувствием пилота. Он остался один. Тот, кого с детства забрали в армию сектора 38-30А Ордена Космического Перерождения, нареченного народами и расами просто Захватчиками, которые вошли в обиход среди Треугольника именно под этим названием. Недавнее противостояние против республики Захара, имевшей под властью целую звездную систему, окончилось не только многолетней блокадой, но и пустой тратой биологических и механических ресурсов. Легендарная цитадель предков Космического Перерождения, Храм Планет, совершала полный оборот за пятьсот общепринятых космических дней, а дни – за двадцать часов. Так складывалось летоисчисление Треугольника, и в путаном списке годов Арцен был замкнут под тысячи крепкими обсидиановыми цепями галактики. Он за эти отметки на календаре проживал не пятитысячный год с введения общепринятого стандарта Треугольника, а триллионный. У Арцена давно не соображала голова. А на корабле и не тикало время после поломки основных компонентов звездолета. Один общепринятый день, другой, и пилот чувствовал тягу бесконечности. Так думали все, без исключения, члены Захватчиков…

И Арцен этому был не рад. Щелен имел собственное имя, это разрешалось только при соглашении одного из четырех отделов сектора. Каждому выдавался свой код. У Халена он был «38-30А-01А». Он протянул свою руку до рычага, сдвинутого к летающему в рубке телу. Им он регулировал полет двигателей и то, как циркуляция скорости соплы далеко вытолкнет застывший корабль. Звездолет в умиротворенной медитации постепенно скакал до рубежей, но до световой скорости оставалось несколько общепринятых космических веков.

– Командир Секор, вы меня слышите?

Это имя он слышал как раз несколько космических дней назад. Грубым голосом он будто интересовался не у главы, а у самого себя. Поломка не давала дослушаться до командующего. Арцен посмотрел на радар, и тот темный. Черная посудина сидела посреди системы управления, как самая ненужная. И сотни погасших низких лампочек здесь и на стенах.

Щелен сохранял спокойствие. Датчик электронного календаря шел не по своему стандарту, а катился назад. Мифический Храм Планет, которому дали свое вселенское значение Треугольнику, сводил пилота с ума. Убивал его самого.

– Командир Секор, вы меня слышите? – повторил Хален.

Голос рядового был груб от старости. Рулевому же сорок лет! Некоторые скажут, что это мало, но Арцен чувствовал себя изможденным и измученным временем. Сколько он провел на корабле? Сотни космических часов? Дней? Сколько провел один из тех, кто участвовал в захвате Треугольника? Тот, кто был среди зловещей организации среди тысяч и десяти тысяч противоборствующих организаций против Космического Перерождения? Великие Проповедники и Ученики Космохаоса, которые заложили основу высокотехнологичной галактики, бы возродились из праха и вновь похоронили себя ради боли…

Арцен вскрикнул. Было открыл свой рот, как вдруг понял, что все это бессмысленно. Он вокруг темноты. И в ней, словно единственный луч надежды пустующего солнца, один красный фонарик. Вместо белых стен серебра и особенного сплава лишь мрак. Один глаз в нем сидит, такой же искорененный временем, как и Арцен.

И сколько он провел в невесомости, будучи досужим от дела во благо своего же спасения? Его не спасут, это точно, и он невесть где, в какой-либо далекой планетарной системе. Ничто ему не подскажет, кроме интуитивного сердца и разума-души.