Космаец

За деревней, на обочине канавы, отдыхала рота. Вместе с пролетерами сидели местные партизаны, большинство их — в крестьянских гунях, опанках, а некоторые даже в соломенных шляпах. Встретились они так, словно были знакомы уже не один год, рассказывали друг другу о боях и дружно уничтожали хлеб с салом. Кое-кто, запрокинув голову, опорожнял содержимое солдатских фляжек. На поваленном телеграфном столбе, лежавшем у дороги, Космаец увидел смуглую молодую девушку в черном городском костюме, перетянутом ремнем. На узкие худые плечи и на спину падали черные густые волосы, мягко обрамлявшие тонкое продолговатое лицо. Верхняя губа с одной стороны была чуть-чуть приподнята, открывая золотой зуб, от этого казалось, что девушка презрительно улыбается. На ногах у нее были дырявые туфли, сквозь дыры выглядывали посиневшие пальцы. Через плечо висела плотно набитая сумка от немецкого противогаза. Держа в одной руке круглое зеркальце, другой она разглаживала невидимые морщины на высоком лбу. Ни лицом, ни одеждой девушка не напоминала партизанок, которые прошли кровавыми дорогами войны.

— Десанка, ты с первым отделением переходишь в роту к пролетерам, — увидев девушку, приказал Симич.

— Не «ты», а «вы», товарищ взводный, — возразила девушка и прищурившись взглянула на него.

— Во-первых, не «товарищ взводный», а «товарищ заместитель командира роты», а во-вторых, запомни, что все партизаны равны, и позабудь свое городское «вы».

— С каких это пор партизаны уничтожили культуру? — поинтересовалась Десанка, неторопливо встала, поправила юбку и спрятала зеркало в карман жакета.

— Побереги свою культуру для университета.

Десанка улыбнулась и бросила кокетливый взгляд на Космайца.

— Как вы думаете, товарищ, нужна партизанам культура?

— Она нужна партизанам так же, как тебе хорошая палка, — ответил Космаец в тон вопросу.

— Товарищ Симич, скажите своему товарищу, что он мне очень нравится, — усмехнулась Десанка. — Готова дожидаться ответа до конца войны.

Десанка вскинула голову и тряхнула волосами. Смеясь, она исчезла среди бойцов, оставляя за собой тень чудесной красоты, которая делает людей лучше и веселее.

— Модернизованная партизанка, — про себя сказал Космаец.

Симич проглотил комок, застрявший у него в горле, и тайком вздохнул.

— Студентка Белградского университета, — объяснил он и спросил: — Видели вы когда-нибудь необъезженного скакуна? Поймаешь его арканом, а в телегу никак не впряжешь. Семь потов сойдет, пока его взнуздаешь, а уж зато, когда запряжешь, гони вовсю. Будет тянуть, пока не упадет… Вот и Десанка такая. Запрячь ее трудно, но поверьте мне, хорошо будет тянуть.

— Она небось избалованная.

— Конечно. Отец у нее до войны железом торговал, а сейчас снабжает немецкую армию сербским хлебом.

— Подумать только! Зачем же она пришла в партизаны?

— Романтика, товарищ потпоручник… Первые дни не хотела спать вместе с бойцами на соломе. Видел, в каких туфлях ходит?

— Жаль, что ее нельзя перевести через Романию да в Дрину окунуть.

Где-то далеко началась стрельба. Бойцы без приказа ускорили шаг. Интуиция гнала их вперед. Они не чувствовали усталости. Было время обеда. Осеннее солнце перевалило половину неба и склонялось к закату. Тени деревьев вытягивались, становились длинными и уродливыми. Из-за Космая поднимались белые облака, обещавшие дождь. По дороге встретили несколько телег, на которых сидели и лежали раненые партизаны. Они рассказали, что освобожден Аранджеловац и сейчас немцы пробиваются к Белграду, а они сами из бригады, которая ведет оборонительные бои на Зворнице.

— Это Шумадийская бригада, — объяснил Симич. — У меня там брат комиссар батальона. И я целый год воевал вместе с шумадийцами, а потом поссорился с братом и перешел сюда, к космайцам.

Отделение, переведенное в роту из космайского отряда, сейчас же распределили по взводам, а старшину, дельного, серьезного парня, в прошлом гимназиста, назначили политруком в третий взвод вместо Катицы Бабич, которая получила повышение и стала заместителем комиссара Стевы. Распоряжения о перемещениях приходили на марше, и все делалось на ходу. Бойцы даже иногда не успевали понять, что происходит. Только ротный связной Шустер, который метался на своей кляче и привозил в роту новости, не мог примириться со своим положением. Он мечтал с пулеметом идти перед ротой, а получилось так, что он, по существу, не участвовал ни в одном бою. Особенно это тяготило его после смерти Любицы, и сейчас он был рад, что подвернулся случай попросить Космайца передать ему пулемет того товарища, которого назначили политруком взвода.

— Хочешь пулемет? — переспросил Космаец.

— Конечно, товарищ потпоручник, а то мне своим ребятам и в глаза стыдно взглянуть. Все они дерутся, как черти, а что я делаю?

— У пулеметчика нет коня, — пошутил Стева, оказавшийся рядом.

— А я, товарищ комиссар, не для того пошел в партизаны, чтобы на коне ездить, — сердито ответил связной. — Разрешите мне принять пулемет… Сами знаете, что я должен отомстить швабам.