— Потому что они там — дураки! — на этот раз перст взмыл ввысь, указывая куда-то в область потолка. — Я борюсь за свободу не для того, чтобы мне кто-то сверху указывал, с кем мне собираться и что обсуждать! Зачем мне менять одних хозяев на других? Мне вообще не нужны никакие хозяева! Мы, люди труда, сами сможем организоваться. Что Штарния, что Республика — всё едино! Это унижающий ценность человека инструмент. Пресс. Давящий и беспощадный. Всех загнали в пресс-формы, чтобы изготовить по одним лекалам! Теперь меня пытаются изготовить по лекалам подпольщика. Ха! Пусть подавятся. Правда, Горм?
В ответ вихрастый только скривился. Видимо, он неплохо знал своего визави, и даже отвечать не стал. Что воздух сотрясать, если ответ ничего не изменит? Фанатик сам для себя всё решил, в том числе и за Горма. Вернее, с учётом несогласия Горма, о котором был неплохо осведомлён, и задавал этот чисто риторический вопрос, лишь чтобы того лишний раз поддеть. Да уж, о том, что государство родилось из-за разделения труда и выделения управления в отдельную сферу общественной жизни — бунтарь явно не знал. Если все будут заниматься и управлением, и собирательством, и охотой, и земледелием — то есть всем понемножку — ни о какой эффективности труда не может быть и речи. А значит и о развитии экономики, когда именно специализация позволила зародиться феномену излишков, которые уже можно менять на продукт труда других специалистов, заготовлять впрок и вообще двигать развитие и усложнение социальных отношений.
Дискуссия за столом набирала обороты. Этому в немалой степени способствовало появившееся на столе спиртное. Почти без закуски. Странно… Зачем экономить на еде? Или это какой-то обычай подпольщиков — пить, не закусывая? Проявление какой-то их свободы, за которую они готовы любому горло вырвать? Словно подтверждая моё недоумение, Старик высказал общее мнение.
— А ты что не пьёшь, псионец? Или не уважаешь?
— Я бы не стал так выражаться, — хмыкнул в ответ, возвращая мужику ироничный взгляд. — Если напьюсь и не удержу поля — вам просто хана придёт. Некого уважать или не уважать станет. Одна пыль — и немного неубиваемой электроники. Вряд ли это ваш идеал свободы…
Старик предпочёл в ответ промолчать, как и остальные. Даже до самого упёртого моего соседа дошло, что превращение в пыль из-за абстрактного желания сделать псионца как все — не его идеал существования. Больше ко мне с дурацкими вопросами не подкатывали. Хотя в обсуждение втянуть пытались. Один разговор меня заинтересовал особо.
— Вот скажи, псионец, почему революционеров поголовно считают террористами? — вопрошал высокий статный молодец, сидевший обнявшись со второй за столом дамой, которого все здесь именовали Атлетом. И опять вопрос был риторическим. Вообще большинство вопросов сегодня были такими. Люди за столом всё знали лучше остальных, поэтому не слишком-то интересовались их мнением
— Лучше, конечно, чтобы символом был именно человек. Так понятней. Так до всех сразу доходит, — подтвердил Старик.
Что удивительно, по этому вопросу все за столом были единодушны. Они все были за борьбу с существующей системой. Собственно, именно эта борьба их и объединила. Не поэтому ли ко мне с самого начала отнеслись столь лояльно? Я ведь, в каком-то смысле, тоже был в их глазах борцом с системой. Эта наша общая борьба и сплачивала Сопротивление. Видимо, их руководство как раз и играло на этом объединяющем факторе. Не будь общей цели — они здесь давно бы погрязли в своих эгоистичных склоках. Как погрязли сейчас за столом, лишь на короткое время констатации общей цели обретя единство мнений.
— Ты, Атлет, лучше расскажи ему, что будешь делать, обретя власть, — насмешливо хмыкнул Фанатик.