Корсар с Севера

Память Флавии оказалась выше всяких похвал. Всех подробностей она, может, и не знала, зато прекрасно помнила, что если идти караванной тропой на юг, то дней через пять пути там окажется портовый город Махдия. А если отправиться из Туниса на северо-запад, через пару дней выйдешь к Бизерте на самом берегу моря. Правда, там идти через пески. Но немного. Вообще же все побережье Магриба довольно плотно заселено, исключая разве что Триполи. По пути попадутся оазисы, и не один. Так что смерть от жажды им не грозит. Разве что от голода…

В ранний утренний час, когда солнце только что встало и еще не напиталось жаром, который тут чувствовался даже зимой, в Тунисской гавани появилась длинная белобрысая фигура. Смешно коверкая слова, белобрысый интересовался кораблем Юсефа Геленди.

— Юсеф Геленди? — переспросил здоровенный рыбак, больше похожий на пирата. — Во-он там его фелюка. Не знаю, правда, пойдет ли он в Морею. Впрочем, за хорошую плату пойдет хоть к шайтану с ифритами!

Рыбак засмеялся и, показав белобрысому направление, отправился по своим рыбацким, а может, и пиратским делам.

А белобрысый новгородец Олексаха уже кричал у борта фелюки, пытаясь добудиться ее хозяина…

Они повернули на север и, обойдя бухту, свернули влево, на караванную тропу, пропахшую верблюжьей мочой. Это запах позволял не терять направление и ночью. Уныло скрипел под ногами теплый серо-желтый песок.

Заночевали рядом с тропой, средь колючих кустов. Обессиленные, уснули, тесно прижавшись друг к другу. Пели пески — пронзительно жалобно, свистяще, призывно. Говорят, так ветер перебирает мелкие, почти невесомые песчинки. Ни единой души вокруг. Только где-то далеко хохотала гиена. Да сверху, с бархатно-черного неба, смотрели далекие равнодушные звезды.

…Олег Иваныч проснулся от голода — в животе ныло. Остальные, похоже, испытывали те же чувства. По крайней мере, выглядели не очень.

Гришаня попрыгал, пытаясь согреться. Ночью было довольно прохладно. Подпрыгнул… И — вдруг усмотрел!

Дым!

И не один. Множество дымов. И не так далеко — верстах в трех. В той стороне маячила на сером фоне песков какая-то прозелень. Оазис? Оазис! Да, но там и люди…

А, была не была! Пить-то хочется. И есть тоже.

— Флавия, ты петь умеешь? Да? Отлично. А танцевать? Впрочем, что я спрашиваю, чем же ты еще у бабки Хаспы занималась, как не… — Олег Иваныч осекся. — Ну, в общем, и танцами тоже. Короче, команда, слушай сюда. Мы с вами — и ты, Гриша, и я, и вы оба — отныне бродячие артисты. Для которых фургончик в поле чистом — привычный дом. Не знаю, конечно, водятся ли тут такие. Впрочем, тут все водится. Осталось определить амплуа. Марко, ты что умеешь делать? Арабские песни немного знаешь? Замечательно! Мы с Гришей в этом ни в зуб ногой, так что на вас основная нагрузка, хорошие вы мои. А мы уж так, администраторами. Билетики продавать. Кто возьмет билетов пачку, тот получит… Короче, вперед, родные мои, на амбразуры! Веди-и-и, Буденный, нас смелее в бой!

…Вопреки легким опасениям, представление получилось на славу!

Гриша хлопал в ладоши. Марко пел. Флавия танцевала. Олег Иваныч, не имевший ни слуха, ни голоса, выступать не рискнул, а, как и подобает администратору, скромненько притулился рядом. Следил, как в брошенную на землю шапку летели мелкие медные монетки.

Сначала, как они только появились, караванщики встретили их с подозрением — как бы не украли чего, случаи бывали. Хотели даже побить камнями, да Флавия что-то крикнула начальнику каравана — худому смуглолицему старику в сером запыленном халате, подпоясанном золоченым поясом. Старик недоверчиво усмехнулся, посмотрел на «артистов», склонив голову набок. Подумал и махнул рукой. Давайте, мол, показывайте свое искусство, да только побыстрее — в путь собираться надо. Если понравятся ваши танцы, с собой возьмем до Бизерты — вечером, на ночлеге, будете развлекать.

Флавия взяла за руку брата, что-то быстро заговорила по-итальянски.

Марко кивнул и поежился. Боязно выступать-то — публика простая, могут и камнями побить! Но куда деваться! Хлопнул в ладоши, запел. Голосок слабый, но приятный. И пел что-то смешное — обступившие «актеров» караванщики смеялись и прищелкивали пальцами. Даже на суровом лице караван-баши промелькнула улыбка.

Флавия танцевала, подвязав веревкой ветхое рубище. Нижнюю часть лица закрывала повязка, оторванная от подола Гришиного кафтана. Покачивалась, словно молодая газель. Затем замирала, будто целилась из лука. Потом, высоко подпрыгивая, забегала по кругу. Караванщики восхищенно цокали языками, особенно один, косоглазый. Он как-то сразу не понравился Олегу Иванычу.

— Э, шайтановы дети! — взглянув на праздных караванщиков, опомнился караван-баши. — Что встали? А ну быстрей собираться! А вы, артисты, так и быть, поедете с нами. Но — только до Бизерты. Весу в вас немного… гм… кроме хозяина вашего, ну, шайтан с ним. Поедете на верблюдицах Нусрата, погонщика. Вон тот, косоглазый. Ему скажете — Хаким-бей приказал.

— Да благословит тебя Аллах, о почтеннейший, за твою доброту и милость!