Корректировка

– То есть, если я накормлю кого-нибудь наноботами, а потом стану ему что-то затирать, он мне гарантированно поверит? Это же меняет дело!

– Я правильно понял, коллега, что ты собираешься зарядить наноботами какого-нибудь вождя, чтоб он поверил в твой бред про будущее? Забавно. Ты, кстати, с ним общайся.

– С кем? – не понял я.

– С ИКР. Он же обучается взаимодействовать с носителем, в процессе общения.

10 июня 1972 года

Сухо щелкнул безыгольный инъектор и шею под челюстью слегка засаднило в месте впрыска.

Глотать капсулы Жорж меня больше не заставлял, выдав взамен это блестящее, неприятное на вид устройство и набор баллончиков, для ежедневных инъекций. Сказал, что через неделю стану другим человеком, никакие очки больше не понадобятся.

С Генкой мы договорились встретиться в районе шестнадцати часов. Раньше он не мог – опять калымил в гаражах.

Шел второй час по полудню и мне нечем было заняться.

Мучаясь бездельем, несколько раз совался в соседнюю квартиру, но там никого не было. Очевидно, бабка, как обычно торговала на базаре, а внучка где-то шлялась с подружками.

Наконец, услышал шевеление за стенкой и, совершив очередной визит, познакомился-таки с Женькиной бабкой. Вручил ей подарки – новую коробку «Птичьего молока» (не дарить же полусъеденную Женькой) и банку растворимого кофе.

Для внучки оставил бутылочку «Кока-колы» ноль тридцать три, со сворачивающейся крышечкой. Растлевать молодежь, так до конца. «Не ходите дети в школу, пейте дети кока-колу».

Надо ли говорить, что предварительно, крышечку аккуратно отвернул, зарядив бутылку содержимым капсулы, а потом привинтил на место. Ёмкость нарочно взял саму маленькую, чтоб не возникло желания делиться с подружками.

– Кофе-то, молотое штоли? – поинтересовалась баба Фрося, вертя в руках яркую банку и пытаясь разобрать надписи на этикетках.

– Растворимое, – поправил я. – Сыплешь в горячую воду, размешиваешь и готово, варить не надо.

– Ишь ты… растворимое… – подивилась она, – чего только не удумают люди! Хорошее, наверное?

– Люди растворяют, не жалуются, – подтвердил я.

Мы пили чай с вареньем и медом. Я между делом выяснил, что бабульку зовут Ефросинья Матвеевна (неудобно ж бабфроськать, как Женька). Что время сейчас хорошее не то, что в войну и после войны. Что Нинке, на дочку наплевать, живет у своего кобеля и нос не кажет. Некогда ей, личную жизнь устраивает. Женька совсем от рук отбилась – красится, ходит в американской юбке, задница наружу, как у прости-господи, весь дом духами провоняла, которые ейный папашка подарил. Раньше, когда Андрюшка дома был, она хоть его слушалась, а сейчас совсем страх потеряла – дерзит, шляется где-то целыми днями. Не допросишься сходить в магазин за хлебом и молочком. Избаловала молодежь, Советская власть! Она чихвостила Женьку в хвост и в гриву, но при этом на её лице застыло глуповатое-счастливое выражение свойственное добродушным бабушкам, любящим своих непутевых внуков.

Вот это новость! Выходит, Женька зачем-то наврала мне об истинном положении своей семьи, сказав, что маманя на курорте.

Я честно лупал глазами и поддакивал, ища благовидный предлог, чтобы смыться. Но тут, кстати, Ефросинья Матвеевна засобиралась обратно на базар и в третьем часу дня, мы распрощались, как добрые соседи.

Я снова был предоставлен сам себе. Понимаю, что следовало думать о своей Высокой Миссии. Но думать не хотелось. Хотелось быть с Альбиной, или хотя бы с Раисой, ну или на худой конец (как ни пошло, это звучит), заняться перевоспитанием Женьки. А Миссия… что Миссия? Подождет миссия.

Я решительно направился к телефонной будке. В киоске Союзпечати напротив, наменял двушек. Позвоню Альбине. Надо выяснить, наконец, что за черная кошка пробежала, между нами.

После третьего гудка трубку взяли.

– Але-о? – раздался знакомый тягуче-сладкий голос.

– Аль, привет! Это я – Феликс Хотел спросить…

Ответом мне были короткие гудки. Вот, сучка! Ты от меня так просто не отделаешься! Я снова набрал её номер.

– Да? – настороженно спросили с того конца провода.

– Альбина не бросай трубку! Объясни, наконец, в чем…

– Слушай, Феликс, не морочь мне голову, и прекрати названивать!

– Да в чем дело-то?

Опять короткие гудки. Стерва! Грохнул трубкой об рычаг и пошел на проспект, ловить такси.

Я готов был мчаться к ней и самолично разобраться на месте, но к тому времени, как поймал тачку, остыл, подумал: видать и впрямь невозможно два раза войти в одну и ту же женщину, как справедливо заметил, кто-то там из классиков зарубежной литературы!

И велел таксисту ехать на вокзал.

***

В это время в своем кабинете, на цокольном этаже треста комиссионных магазинов, вместо того чтобы принимать комитентов, горько и безутешно рыдала красавица Альбина. Слезы лились из глаз, но она их не вытирала. Если тереть глаза, то они потом будут красные, да и тушь размажется, а так только потечет немножко, что в последствии легко устранимо. Тушь у Альбины хорошая, настоящий французский «Ланком».