Коронатор

«Я погибла, – подумала принцесса, но неимоверным усилием воли взяла себя в руки. – Нет, я погибну, если не смогу постоять за себя. Еще неизвестно, что ведомо королю».

– Кто вам сказал, государь? В чем вы хотите меня обвинить?

У Генриха глаза полезли из орбит, ноздри раздулись.

– Я обвиняю вас в том, в чем долго не осмеливался упрекнуть королеву Маргариту. А вы такая же, если не хуже. Я был рогоносцем, сударыня! Да, да, рогоносцем, но я не позволю, чтобы и мой единственный сын страдал по вашей вине так же, как некогда я.

Анна молчала. Разоблачение могло последовать откуда угодно, только не от вечно погруженного в себя Генриха Ланкастера. И сейчас он смотрел на нее с яростью, однако вовсе не казался безумным.

– Все дочери Евы изначально порочны. Моя бабка прославилась своим распутством на всю Францию[42], мать моя вторично вышла замуж[43], едва успев оплакать отца, моя жена изменяла с первым, кто оказывался под рукой, и вот теперь – эта чистая девочка, которую я полюбил, как родную дочь! Тебе уготован ад, Анна! Ты ступила на путь б-блудницы.

Последнее слово далось благочестивому королю с трудом.

– Молчишь? О, твоя сестра написала мне, на что ты оказалась способна. Эта благочестивая леди не находит себе места и молит меня, чтобы я оказал влияние там, где она не смогла добиться успеха уговорами. Ее письмо лежало у меня на столе, когда еще не пробило полночи. Но вас, принцесса, не было в Вестминстере. О, какую ночь я провел! Я был на волосок от того, чтобы поднять весь Лондон на ноги. Но позорные дела надлежит держать в тайне. Видела бы ты себя, когда, как преступница, пробиралась во дворец! Если у меня и оставались сомнения, то они рассеялись, стоило лишь взглянуть на твою улыбку. Мессалина![44] Служительница Ваала!

– Ваше величество!..

Анна собрала все мужество.

– Государь, выслушайте меня. Мне необходимо было встретиться с посланцем герцога Кларенса, для того чтобы…

Она осеклась на полуслове, сдержав готовые сорваться слова об измене. Король был в гневе, но оставался простодушным, как дитя, и уже не раз бывало так, что Генрих бездумно оглашал то, что надлежало хранить в глубокой тайне. Кларенса нельзя спугнуть раньше времени! К тому же, если он догадается, кто его изобличил и сообщит об этом брату, он может погубить Филипа Майсгрейва.

Анна молчала.

– Какой посланец герцога? Что за бредни?

Король ждал, но она не сказала больше ни слова. Генрих укоризненно покачал головой.

– Для дурных поступков всегда пытаются найти благовидные предлоги. Я оскорблен. В моих глазах вы низвергнуты с того пьедестала чистоты и величия, на который я вас возвел.

Он хотел еще что-то добавить, но внезапно наклонился вперед, сжал ладонями виски и застонал, раскачиваясь.

Анна невольно попятилась. Она видела, что король вдруг осел и бессмысленным взглядом уставился в пространство. Потом взгляд его вновь устремился на нее, но как-то странно – весело и диковато. Затем он приложил палец к губам.

– Тсс!..

Генрих на цыпочках обошел Анну и, подкравшись к окну, стал прислушиваться. Потом вдруг зашарил по стеклам и наконец с радостным воплем подпрыгнул, прижав к уху кулак.

– Мушка! Первая в этом году! – возвестил король, хихикая.

Он поманил Анну пальцем и, когда она подошла, прижал кулак и к ее уху.

– Слышишь?

Анна кивнула. Во рту у нее пересохло. Король отошел и, забравшись с ногами на ларь у стены, медленно разжал руку, недоуменно глядя на ладонь, затем стал рассматривать другую. Заглянул и за отвороты широких рукавов упланда.

– Где же мушка? – едва не плача, спросил он.

– Улетела, государь.

Анна старалась отвечать ровно и негромко, но чувствовала, как по спине бежит леденящий холодок. Она боялась припадков короля, но и сознавала, что именно сейчас помутившийся рассудок может умерить его гнев и помочь ей избежать огласки ночных событий. Присев в низком реверансе, она спросила:

– Вы позволите мне идти, ваше величество?

Он молча смотрел на нее. Через мгновение взгляд его прояснился. Он потер ладонью лоб, словно вспоминая что-то, и спустил ноги с ларя.

– Анна Невиль, – задумчиво произнес он. Затем повторил ее имя еще несколько раз. – Так вы жена моего сына! – вдруг вспомнил Генрих.

– Имею честь, ваше величество.

Упоминание о сыне благотворно подействовало на короля. Однако теперь он все вспомнил, и губы его искривились презрением.

– Вы не имеете ни малейшего понятия о чести, мадам, – неожиданно заговорил он по-французски с правильным парижским выговором. – О какой чести может идти речь, если принцесса проводит ночь неизвестно где? Ведомо ли вам, как во времена моего батюшки карали прелюбодеев? Их выставляли голыми к позорному столбу, бичевали и выжигали на лбу клеймо. Но вы жена моего сына, и я не хочу поднимать шум на всю страну. Более того, я не намерен сообщать о случившемся принцу Эдуарду. Однако вас я заставлю искупить свой грех.