Королевы бандитов

Карем погладил пальцем ее шею под самым ухом, прошептав:

– Какой же он дурак… Слепой идиот.

Поцелуй был великолепен, но Гита не настолько потеряла связь с действительностью, чтобы не прервать его вопросом:

– Кто?

– Рамеш.

Она отстранилась:

– Почему ты думаешь о Рамеше?

– Я не думаю. Ну, то есть сначала думал, но теперь…

Гита уже снова ощетинилась было, выставив защитные барьеры, и могла испортить все то, что даже не успело начаться. Они и раньше все время вспоминали Рамеша в отвлеченных разговорах, сейчас Карем всего лишь сделал ей еще один комплимент – так поступают нормальные люди, попыталась убедить себя она, обычные люди, не подавляющие свое либидо изо всех сил.

– Ладно, проехали. Все окей, – сказала она и продолжила поцелуй.

Гиту не заботило, что охватившее ее возбуждение – всего лишь результат опытных действий Карема, его давних успехов «по женской части», как сказала Фарах. Потому что она, Гита, пришла сюда именно за этим. Сейчас, касаясь его губ, она могла себе в этом признаться: ее привела к Карему жажда удовольствий, и ничего больше.

Гита часто задумывалась, как Пхулан, жертва систематического сексуального насилия, могла иметь после всего этого любовников. Оставив в прошлом трудное детство и мужа-абьюзера, эта женщина присоединилась к банде, чей атаман, мужчина из высшей касты, немедленно сделал попытку ее изнасиловать. Викрам, маллах, как и она, убил главаря, после чего стал ее любовником и мужем. Пхулан примкнула к его дакойтам[63], людям разного социального происхождения. Но даже среди разбойников кастовые различия неистребимы. Представители высших каст восстали против Викрама Маллаха и зарезали его, а семнадцатилетнюю Пхулан взяли в плен в своей деревне, избивали и насиловали поочередно, а потом, голую, водили на цепи по соседним поселениям, предлагая в пользование местным мужчинам. Через три недели она сбежала с помощью бандитов из своей касты, один из которых стал ее новым любовником. Они организовали собственную банду, состоявшую только из маллахов. В День святого Валентина Пхулан вернулась в ту деревню и щедро окропила ее кровью двадцати двух мужчин из высших каст. Наказанием за эту месть стало пожизненное заключение, и когда человек по имени Уммед Сингх помог ей обрести свободу, она стала его женой.

Гита думала, что каждый раз, когда Пхулан добровольно вступала в любовные отношения, ею руководили исключительно стратегические мотивы – она искала не столько любви, сколько защиты. Каждый новый мужчина спасал ее от ужасов прошлого. При таких обстоятельствах у нее фактически не было выбора. В мире, где принадлежность к женскому полу – это перманентный источник неприятностей, нет места для таких мелочей, как любовь. Но возможно, думала Гита, Пхулан видела в Викраме нечто большее, она отделяла его от тех, кто был до него, и доверилась ему по-настоящему. Возможно, в этом случае она нашла себе не сильного покровителя, а друга.

Гита была уверена, что заморозила в себе все чувства, но за долгое время они таким образом неплохо сохранились. И пусть она была уже совсем не такой, как прежде, все равно какая-то часть ее, прошлой, еще могла оттаять. Достаточно большая часть для того, чтобы понять мотивы и действия Пхулан.

Однако важно было сохранить все в тайне. Если от овдовевшего Карема все ждали, что он будет улаживать свои физические потребности где-нибудь за чертой деревни, и не стали бы его осуждать, то к ней, Гите, никто подобного снисхождения не проявил бы. Стоит людям в деревне узнать, что она живая женщина, а не чурел, на нее опрокинутся новые ушаты дерьма. Женщины начнут злословить с удвоенной силой, а мужчины выстроятся к ней в очередь с непристойными предложениями. Желая заручиться поддержкой Карема, она кое-как сумела выговорить в промежутках между страстными поцелуями:

– Никто не должен знать.

Губы Карема застыли.

– Что?

– Я хотела сказать… ну, сам понимаешь, деревенька у нас крохотная, а ты…

Он отстранил ее аккуратно, но решительно:

– Что я?

Трудно было взглянуть ему в глаза после того, что между ними случилось. Гите захотелось снова его поцеловать, чтобы избавиться от этой затаенной муки, от зрительного контакта. Она подалась к нему, хотела снова обнять – он ласково, но твердо удержал ее на расстоянии.

– Слушай, тебя никто не обвинит в непотребстве, для тебя это вполне естественно, ведь ты мужчина, но для меня…

– В непотребстве?

– Я о том, что ты делаешь в Кохре… – Она неопределенно помахала рукой. – Ну, или где-то еще.

– А что я делаю в Кохре?

– Сам знаешь.

– Работаю?

– Ага, точно. И еще чаккар и все такое. – Она замолчала и добавила: – Слушай, я тебя не осуждаю. Просто все это касается только нас с тобой. Больше никого не касается. Поэтому…

– Никто не должен знать?

Гита с облегчением вздохнула:

– Да.

Карем кивнул, потирая подбородок, на котором пробивалась щетина. Он смотрел куда-то мимо Гиты.

– Ты вообще сама-то понимаешь, Гитабен, до чего оскорбительно иногда себя ведешь, или тебе наплевать?