Королевский гамбит

— Ну, хватит! — строго проговорил парень. — Сила — вот она! — и ловко подкинул пистолет на ладони. — “ТТ”. Пристрелян добротно. С пятидесяти шагов — десятка! Так что лучше веди себя смирно. Спрашиваю я, отвечаешь ты.

Николай теперь уже безо всякой боязни разглядывал противника. Это был парень лет девятнадцати-двадцати, коренастый, мускулистый, подвижный. Из-под желтого кожаного шлемофона выбилась прядь вьющихся каштановых волос. Эта прядь придавала курносому лицу какое-то уж слишком несерьезное, мальчишески озорное выражение — вот-вот, казалось, парень спрячет пистолет в карман и рассмеется звонко.

— Летчик? — определил Николай.

— Ангел! Врачеватель фашистских душ…

— Свой!.. — Николай вскочил, но пистолет тотчас же взметнулся и уставился на него. — Стреляй! В лагере смерть обманул, так на тебя вот напоролся! Ну, да от руки своего и помирать, должно быть, легче. Стреляй!

— В концлагере, говоришь, был?

— А то где? — Николай встряхнул грязными лохмотьями.

— Конечно, — с некоторым сомнением проговорил парень, поглядывая на израненные опухшие ноги Полянского, — во дворце Геринга или там Риббентропа в таких штиблетах не ходят. И фрак у тебя того. Ты, приятель, не ершись, а расскажи о своих похождениях.

Летчик поверил Николаю. К тому же выяснились еще кое-какие подробности. Оказывается, он несколько раз бывал в дивизии генерала Бурова и знал некоторых командиров, упомянутых Полянским.

— А у меня, — с досадой объяснил пилот, — бензопровод у самолета перебило. Летел со специальным заданием. Выполнил, повернул обратно — и, понимаешь, в зону попал. Зенитки, собаки, тявкали минут пять. Машину болтало из стороны в сторону, как пустую непривязанную бочку в кузове полуторки. Пришлось на брюхо садиться. Искалечил аппарат. Забрал бортпаек, поджег самолет, дал прощальный салют и в дорогу. Вторые сутки топаю по заданному маршруту. Давай знакомиться. Младший лейтенант Токарев.

— Старший сержант Полянский!

— Теперь устроим банкет в честь столь знаменательной встречи родственных войск, — Токарев спрятал пистолет в карман, а из другого достал сверток. — Здесь банка сгущенного молока, плитка шоколада и пачка галет.

Манерой держаться и шутить он был похож на Федотова. Николай сразу подметил это и, когда они уселись рядом на траве, рассказал о Демьяне.

— Погиб? Жаль. Нашей закалки был парень, летной, — Токарев помолчал, а потом сказал: — Дальше-то как шествовать? Хорошо бы раздобыть мне штатскую одежду, запастись провиантом. В гражданском-то мы как-нибудь проведем фрицев. На худой конец представимся злодеями, выпущенными из тюрьмы…

— А выйдет?

— Это уже от нас зависит. Могу тебя успокоить. В сорок первом я со своим штурманом по тылам немецким путешествовал. Над Брестом нас тогда подбили.

Тишину леса разбудили гулкие удары топора.

— Лесоруб? — Токарев прислушался, прикидывая на слух расстояние. — С километр не больше. Пойдем? Пистолет у нас в исправности. Плюс твоя комплекция. Правда, немного тощеват, но кулаки…

Они углубились в чащу. Шли, стараясь не ступать на сучья, не шелестеть кустами. Топор звучал все громче.

На лесной вырубке стояла запряженная в телегу буланая лошаденка. Чуть поодаль, в тени разлапистой сосны высокий старик в темной от пота рубахе колол дрова. Окладистая рыжая с седыми подпалинами борода веером лежала на его груди. Ровные поленья дед по-хозяйски складывал на телегу, а сучья бросал в кучу. Незнакомцам он не обрадовался: нахмурился, помрачнел, отер с загорелого морщинистого лица пот и коротким взмахом воткнул в чурку топор.

Токарев смело подошел к старику. В сорок первом году, когда самолет Токарева был сбит над Брестом, летчик, плутая по вражеским тылам, убедился, что советские люди, попавшие в оккупацию, люто ненавидят захватчиков.

— Я летчик, папаша. А это товарищ мой, из концлагеря сбежал. Нам бы, папаша, до партизан добраться. Есть они поблизости?

Дед колебался. Из-под насупленных бровей настороженно и придирчиво, словно проникая в душу, на “пришлых” смотрели жесткие глаза.

— Вот что, — сказал Токарев. — Мне и ему, — он показал на присевшего возле телеги Николая, — ты можешь верить — и расстегнул комбинезон (на гимнастерке виднелись боевые ордена), доставая из нагрудного кармана удостоверение. — Грамотный?

Старик долго, дотошно изучал документ и, подобрев, заговорил:

— Немцев и полицаев кругом полно. Гарнизоны ихние, почитай, в каждом селе стоят. Патрули по дорогам бродят. Вы без крайней нужды в деревни не наведывайтесь, в лесу хоронитесь. Путь наилучший здесь один. Минуете горелый ельник и возле кривой сосенки, что на отшибе у просеки стоит, на стежку натолкнетесь. По той стежке шагайте до развилки, сворачивайте влево, места пойдут дале тихие. А партизаны?.. Не оставляют они своих адресов.

Глухая тропинка, которую Токарев и Полянский разыскали без особого труда, вела на север. Ночью, когда небо заволокло тучами, они сбились с пути, попетляли и к утру вышли на железную дорогу. С обеих сторон к полотну подступал густой лес. Перебираясь через насыпь, неожиданно напоролись на немцев.

— Хенде хох!