Королевский гамбит

А теперь было и на кое-что еще посмотреть. Про поло местные слышали давно и даже верили, что такая игра существует, еще до того, как увидели ее сами. А вот в другое до сих пор поверить не могли, хотя и видели это другое своими глазами, и за подготовкой наблюдали: бригады рабочих сносили целые секции дорогостоящей ограды из дощатых панелей, а по краям – не менее дорогие железные заборы, устанавливая в образовавшихся разрывах невысокие переносные барьеры из веток и дранки толщиной чуть больше спички, которые и сколько-нибудь серьезного пса не остановят, не говоря уж о теленке или муле; а в одном месте выросло нечто, формой и цветом напоминающее каменную стену (говорили, что это просто бумага, хотя, естественно, люди в это не верили – не потому не верили, что бумагу нельзя сделать похожей на стену, но потому, что вообще не верили во все это; люди были убеждены, что это не стена, именно по той причине, что с виду сооружение походило как раз на стену, и были уже готовы к тому, что их так или иначе обманут насчет истинной ее сути), которую можно было сдвинуть с любого конца и перенести в сторону, как две горничные переносят парусиновую раскладушку; а еще в одном месте, в середине квадрата площадью в сорок акров, голого и пустого, как бейсбольная площадка, возникла живая изгородь, врытая даже не в землю, а в деревянный ящик, похожий на ясли, а позади – искусственная яма с водой, подающейся через оцинкованную трубу из дома, расположенного почти в миле оттуда.

После того как представление повторилось два или три раза и новость распространилась по всему округу, на него съехалась посмотреть чуть не половина населения: два мальца-негра устанавливают на равном расстоянии друг от друга бумажные барьеры, мужчины (на одном красный камзол и медный рог в руках) и женщины в панталонах и ботинках садятся на лошадей, каждая ценой в тысячу долларов, и скачка начинается.

А на следующий год появилась настоящая свора собак, ухоженных, быть может, даже чуть более ухоженных, чем надо, чтобы быть обыкновенными собаками, точно так же, как лошади были чуть больше, чем надо, ухожены, чтобы быть просто лошадьми, чуть лучше вычищенных, вроде как мало к чему (на вид) привычных и помещенных под присмотром специально поставленных людей в утепленные клетки со свежей водой, – как и лошади. Взамен двух негров с двумя большими, как у сборщиков хлопка, мешками нарезанной бумаги, появился один, на муле, он волочил по земле подвязанный к концу веревки мешок из грубой ткани с непонятным содержимым, с унылой дотошностью дотаскивал его до очередного барьера, сходил на землю, привязывал мула к чему придется, а сам бережно перебрасывал мешок через барьер, точно посредине, затем снова садился на мула и ехал к следующему, и в конце концов, проделав длинную петлю, возвращался к исходной точке на выгоне, примыкающем к шоссе и обнесенном забором, где к нему были подвязаны рабочие лошади и мулы с натруженными спинами и стояли приехавшие на них мужчины в комбинезонах.

После чего негр взнуздывал своего мула и, слегка закатывая глаза, садился на него, а один из зрителей, кому это представление было уже знакомо, в сопровождении еще шести, или десяти, или пятнадцати тех, для кого оно было внове, даже не взглянув на негра, перелезал через забор, проходил мимо мула, поднимал мешок и держал его в руках, меж тем как кто-нибудь из шести, или двенадцати, или пятнадцати сопровождавших наклонялся и обнюхивал его. Затем он ставил мешок на место, и, как прежде, не говоря ни слова, не издавая ни звука, все возвращались назад, перелезали через забор и вновь выстраивались вдоль него – это были те, кому всю ночь предстояло просидеть вокруг догорающего пня или бревна, прикладываясь по очереди к кувшину кукурузного виски, и безошибочно называть друг другу клички охотничьих собак, определяя их по тону и высоте лая на расстоянии мили, не только следя за лошадьми, которым не нужно гнаться за добычей, но вслушиваясь в бешеный лай собак, преследующих даже не фантом, но химеру, облокачиваясь о крашеный забор, не шевелясь, сардонически усмехаясь, сосредоточенно жуя табак и отплевываясь.

И на каждое Рождество и Новый год его, Чарлза, мать и остальные пятеро – бывшие школьные подруги получали поздравительные открытки. Судя по штемпелю, они отправлялись из Рима, или Лондона, или Парижа, или Вены, или Каира, но покупались не там. В течение последних пяти или десяти лет они вообще нигде не покупались, ибо были выбраны, и приобретены, и хранимы со времен более спокойных, чем нынешние, когда дома, в которых люди рождались, даже не подозревали, что в них нет электричества и водопроводов.