Только и здесь еще ничего не кончилось. Все выглядело так, будто Флинта вообще тут не было, – ни единого следа, ни единой царапины, свидетельствующей о том, что он провел какое-то время в тюремной камере. Кучка людей, сочувствующих, но не оплакивающих покойницу, расходящихся в разные стороны от свежей могилы женщины, которая, мягко говоря, не играла сколько-нибудь заметной роли в нашей жизни, которую кто-то из нас знал, хотя ни разу в жизни не видел, а кто-то видел, но не знал, кто это… Потерявший всех своих детей бездетный старик, которого большинство из нас вообще никогда не видело, вновь оказавшийся один в доме, где, по его словам, за последние два года детей не бывало…
– Будто бы вовсе ничего не случилось, – сказал дядя Гэвин. – Будто бы Флинт не только в тюремной камере не сидел, но вообще не было такого человека на свете. Триумвират убийцы, жертвы и скорбящего – это не три человека из плоти и крови, но игра воображения, колеблющиеся тени на простыне, это не только ни мужчины, ни женщины, ни молодые, ни старые, но всего лишь три манекена, отбрасывающие две тени по той простой и единственной причине, что, дабы зафиксировать истинность несправедливости и горя, нужны минимум двое. Вот и все. Они никогда не отбрасывали больше двух теней, пусть даже манекенов было три, и все с бирками, с именами. Так, словно только благодаря смерти эта бедная женщина обрела материальность и подлинность, потребные для того, чтобы отбрасывать тень.
– Но ведь кто-то ее убил, – сказал я.
– Верно, – сказал дядя Гэвин. – Кто-то ее убил.
Дело происходило в полдень. А около пяти вечера я взял телефонную трубку. Звонил шериф.
– Дядя на месте? – спросил он. – Скажи, пусть дождется меня. Я уже выезжаю.
С ним был незнакомый мужчина – горожанин в опрятном городском костюме.
– Это мистер Уоркмен, – сказал шериф. – Страховой агент. Имеется страховой полис. На пятьсот долларов, выданный семнадцать месяцев назад. Вряд ли кто будет убивать человека за такие деньги.
– Если это вообще было убийство. – Говорил он спокойно. Спокойно, но вместе с тем словно бы кипел от злости. – Полис будет оплачен немедленно, тут нет вопросов и нет повода для каких бы то ни было дополнительных проверок. Но хочу сказать вам то, в чем вы все здесь, кажется, пока не отдаете себе отчета. Старик – сумасшедший. Не Флинта надо было везти в город и сажать под замок.
А еще кое-что нам сказал шериф: что вчера днем в мемфисское отделение страховой компании пришла телеграмма, подписанная именем старика Притчелла, с уведомлением о смерти застрахованной, после чего страховой агент уже сегодня около двух часов дня приехал домой к старому Притчеллу и за какие-то тридцать минут вытянул из него самого правду о смерти дочери: правду, подтверждаемую вещественными доказательствами, – грузовик, три мертвые белки, кровь на ступенях лестницы. Все было так. Пока дочь готовила обед, Притчелл и Флинт сели в грузовик и поехали в лесные угодья старика настрелять белок на ужин.
– Все верно, – сказал шериф, – я проверял. Они охотились каждое воскресенье. Никому, кроме Флинта, Притчелл стрелять своих белок не разрешал, да и Флинту – только когда был с ним рядом.
И они застрелили трех белок и вернулись, и Флинт поставил грузовик у черного хода, и женщина вышла на крыльцо, чтобы взять белок, и Флинт взял ружье и вышел было из кабины, но зацепился каблуком о край подножки и, старясь не упасть, выбросил вперед руку, в которой держал ружье, так что, когда оно выстрелило, дуло оказалось нацелено прямо в голову его жене. А старый Притчелл не только отрицал, что посылал какую-то там телеграмму, злобно и грязно ругаясь, он отвергал любой намек или предположение, будто знал что-то о существовании этого самого полиса. И еще он до самого конца отрицал, что выстрел был случайным. Он даже пытался отказаться от собственных показаний касательно того, что там происходило после того, как дочь вышла из дому, чтобы взять убитых белок, и в этот момент ружье выстрелило, он начал отказываться от собственных слов, когда сообразил, что таким образом снимает с зятя обвинение в убийстве, вырвал бумагу из рук страхового агента, решив, скорее всего, что это и есть полис, и попытался разорвать ее, уничтожить, пока агент не помешал ему.
– Да зачем ему все это? – спросил дядя Гэвин.
– А как же иначе? – возразил шериф. – Мы дали Флинту уйти; мистер Притчелл узнал, что он на свободе, бродит бог знает где. Неужели же вы думаете, что он хочет, чтобы человеку, убившему его дочь, еще и заплатили за это?