– Я не знал этого, когда она умерла, хотя это все равно не имело бы значения. – Эйлам наклонился ко мне, приблизив свои жуткие глаза к моим почти вплотную, и я перестала дышать, хотя бы для того, дабы напомнить себе, что больше не нуждаюсь в воздухе. Я же мертва. Он уже ничего не может отнять у меня. – Ее жизнь была потеряна дважды. Один раз – украдена.
Я вскинула подбородок – и ничего, что он отчаянно дрожал:
– Я просто хочу моего ребенка!
Возможно, мне показалось, но взгляд его скользнул по моим губам, губам, которые он однажды неумело поцеловал, и волоски на моих руках встали дыбом.
– Енош, ты знал, что наш брат целовал твою жену? – выпалил Ярин, и Енош так стиснул челюсти, что даже уши его шевельнулись. – Ада, насколько это было скверно?
Я посмотрела прямо в угольно-черные глаза Эйлама:
– Настолько скверно, что я от этого умерла.
Ярин рассмеялся.
Енош – нет.
– Странные существа, – произнес Эйлам, вроде бы нисколько не раздосадованный. – Женщины. Они совсем не похожи на нас.
Ярин растянулся на кушетке:
– Наконец-то ты это заметил.
– Отдай… ей… ее… дыхание. – При рыке Еноша все солдаты, потерявшие жизни, встали и повернулись к нам. Глаза их были пусты, и по моей ледяной коже побежали мурашки. – Или, даю слово, я буду убивать каждого, кто попадется мне на пути, пока ты не воскресишь ее.
– Не думаю, что ты это сделаешь, Енош.
– Не в твоих силах остановить меня.
– С первой же принесенной тобой сегодня смерти я наблюдал и слушал. – Прядь волос Эйлама взлетела, подхваченная ветром, и пространство между нами наполнилось ледяным сквозняком и запахом лаванды. – Да, остановить тебя не в моих силах… чего не скажешь о твоей жене. И она остановит тебя. У нее уже возникли… сомнения.
– Ты так уверен, братец? – спросил Ярин. – Всего-то и нужен, что один шепоток.
– Насколько я помню, наш брат не желает твоих иллюзий. Нет, он жаждет… неподдельной любви, выросшей из ее неокрепшего расположения. Скажи, Енош, как сильно она полюбит тебя, когда первый дом рухнет под тяжестью трупов, раздавив ребенка? Сколько потребуется
Взгляд мой метнулся к Еношу, и муж опустил голову – то ли сожалея, то ли прячась от моего осуждения.
– Дети. Такие невинные. До поры до времени. – Эйлам бросил на меня оценивающий взгляд и самодовольно приподнял бровь. – Вся эта суета вокруг смертной женщины всего лишь ничтожная пылинка на нашей памяти. Сегодня она есть, а завтра уже исчезла.
Горячая кровь прилила к коже, наполняя меня жгучими муками ярости и отчаяния. Он решил ничего не делать? Оставить меня в вечном холоде? И все потому, что он… ожидал, что я стану защищать невиновных?
А как же мой пойманный в ловушку ребенок?
Разве он не невинен?
Нет, я ни за что не подведу своего малыша снова.
– Думаешь, я окажу тебе услугу и остановлю Еноша? – я подалась к Эйламу, и он отшатнулся, как будто чувствовал себя неловко от моей близости. – Подумай еще раз, Эйлам, потому что прямо сейчас я испытываю сильное искушение помочь ему.
Почему Ярин спрятал лицо в ладонях? Почему Енош зашипел? Что я сделала? Разве не этого он хотел от меня? Чтобы я поддержала его?
– Ты действительно поможешь? – Эйлам раскрыл ладонь – на ней лежал деревянный кол. – Покажи мне, насколько я ошибся в моих допущениях, смертная. Конечно, мои братья не станут вмешиваться, не направят ни твою руку, ни твой разум.
– Что? – Потрясенно задохнувшись, я взглянула на Еноша, озабоченно прищурившегося, потом снова посмотрела на кол.
– Если я… Если я это сделаю, ты вернешь мне мою жизнь?
– Дыхание смертного в обмен на твое. По-моему, это честная сделка.
Ни секунды не мешкая, я потянулась к колу, на миг коснувшись кончиками пальцев ладони Эйлама, и сжала в кулаке гладкое дерево. Он думал, я откажусь от своего ребенка? Что меня хоть сколько-то заботит какой-то жалкий солдат?
Я вскочила и поспешила к ряду мужчин. Встав за спиной солдата с седой бородой, я приставила кол к его горлу. Моя рука так дрожала от напряжения, что оцарапала его. На коже выступила капля крови.
Ярин ухмыльнулся.
Эйлам прищурился.
А Енош… Ох, у него был такой вид, словно он только и ждет, когда я проткну человеку горло, чтобы он мог овладеть мной в луже крови. Может, я ему и позволю, после того как сделаю дело. А я его сделаю. Я могу. Ради моего ребенка – могу.
Я схватила мужчину за волосы.
Потянула их.
Сильнее прижала кол.
Человек закричал.
Бух.
Кол вдруг оказался в снегу – чистый, незапятнанный, неиспользованный. Моя пустая рука неудержимо тряслась. Спазмы растекались от руки по всему телу, проникая в самое нутро, меня трясло так сильно, что мир вокруг расплывался.
Эйлам исчез. Растворился в воздухе. Осталось лишь эхо произнесенных им слов:
– Что и требовалось доказать.
Глава 20
Ада
Я сидела на лошади перед Еношем, повесив тяжелые, безжизненные руки, браня себя за свою чертову слабость.