Королева праха и боли

– Это не любовь, Орли. – Эхо моего саркастического смеха отдавалось от стен. – Он впаял детские ручки в мой череп. Енош стал хуже, чем когда-либо прежде.

– Аха, аха. – Она потрясла в воздухе корявым пальцем. – Хуже бога во гневе…

…только бог в любви.

Горло мое сжалось, и мысли вернулись к тому дню, когда я умерла. Я вспомнила, как Енош прижал мою ладонь к своей щеке, с которой слезы смыли копоть…

Он плакал из-за меня? Оплакивал мою смерть?

Может, любовь бога не была нежной и доброй… Может, она была всепоглощающей, опустошительно-болезненной, разрушительной из-за размытости моральных границ. Может, он все-таки отдал мне свое сердце – сердце, которого, по его утверждению, у него не было, – и сердце это тут же разбилось – из-за моих сомнений, задержки и смерти.

Когда неторопливые шаги Орли наконец затихли вдали, я повернулась к трону.

Как всегда, лорд Тарнем наблюдал за мной сквозь мутную завесу, застилающую его глаза там, где лицо выступало из переплетения костяных корней. Остальные части тела врастали в спинку трона, причем конечности переплетались так, что совершенно неясно было, какому именно трупу принадлежит та или иная конечность.

Коготь, который я спрятала между костями, исчез, вероятно, поглощенный растущим дворцом. Но, благодаря щедрому презрению Еноша, это не имело никакого значения.

Наклонившись, я потянулась к одному из пальцев, тех, что обрамляли мой подол, и, резко дернув, оторвала его, после чего переломила хрупкую косточку пополам. Легонько кольнула себя, убедившись в остроте края.

Да, это вполне подойдет.

Опустившись на трон, я решительным тычком проколола кожаную заплатку на рту Джоа.

– Ты первый.

Облако смрадного воздуха ударило мне в лицо, вызывая тошноту. Зловоние усиливалось по мере того, как я мало-помалу вспарывала кожу, и я то и дело давилась, как будто в желудке у меня осталось хоть что-то, от чего можно бы было избавиться.

Зеленые с крапинками глаза Джоа сузились, фокусируясь на мне. Казалось, жижа разложения скопилась даже в глазницах. Однако он все-таки был красив – насколько могут быть красивы трупы двухвековой давности: с длинными растрепанными каштановыми волосами, с полными губами, ныне сухими и растрескавшимися. Незадолго до того как отправиться спать, Енош восстановил трупы, но сохранили ли они способность говорить – это мне еще предстояло выяснить.

Убедившись в наличии у трупа нормального рта, я откинулась, чтобы Джоа не пришлось слишком напрягаться, вглядываясь в меня.

– Вы с Ньялой были любовниками?

В глубине его горла что-то глухо затрещало, как будто растягивалась хрупкая кожа, и черный кончик языка прижался к серым резцам:

– Н-н-нь…

– Да, Ньяла. Вы были любовниками?

– Ф-фсех-хт.

Я нахмурилась. Ф-фсех-хт?

– Всегда?

И что это значит?

Рот его широко открылся, разрывая хрупкие, точно старый пергамент, остатки кожи в уголках.

– Ф-фсех-хт… л-люббл… Н-нь…

В черной пропасти рта что-то захлюпало, как будто лопнуло какое-то сухожилие, и я быстро подхватила отвисшую челюсть, пока Джоа совсем не развалился.

– Если ты любил ее, то почему перерезал ей горло? Потому что она этого хотела?

– Т-та.

Мурашки побежали по моим рукам.

– И обрек ее ребенка на смерть?

Его лицо дрогнуло под моей рукой, как будто он пытался покачать головой, вросшей в трон. Но ничего у него, конечно, не получилось, только шея тихонько захрустела.

– Н-не. С-спас-с.

Хлоп.

Нижняя челюсть трупа все-таки шлепнулась мне на ладонь, и я принялась лихорадочно пристраивать ее на место:

– Нет, нет, нет…

– Хрк-хмм… н-нх…

– Как – спас?

– Гхкррр…

Я сглотнула застрявший в горле комок: кожа Джоа порвалась под самым ухом. Небеса, все бесполезно. Челюсть все равно почти отвалилась, и, придерживая ее, я не получу никакого внятного ответа.

По крайней мере, от него.

Осторожно отведя руку от лица Джоа, я переключила внимание на лорда Тарнема. Он, как всегда, мычал и бубнил, прижимая кончик языка к изнанке кожаной заплатки, которую я быстренько распорола.

Седовласый мужчина несколько раз открыл и закрыл рот, выпуская клубы зловонного воздуха.

– Ада.

Я вздрогнула.

Он знал мое имя.

Только почему это меня удивило? Не должно бы. В конце концов, ему известны и размер моей груди, и непристойные звуки, которые я издаю, получая удовольствие, – с учетом того, что я не раз стонала прямо ему в лицо.

Я подобрала колени к груди и перекинула тяжелый шлейф платья через подлокотник трона.

– У меня есть вопросы.

Он вновь растянул рот, показав язык, достаточно влажный, чтобы скользить по губам, изгибаясь, словно наслаждаясь редким вкусом свободы.

– И т-ты… п-получишь ответы.

– Почему Джоа…

– П-после того… к-как… п-пообещаешь… п-помочь.

Я мысленно застонала.

– Я ведь могу просто сдирать твое лицо с трона, слой за слоем, пока ты не заговоришь.

– Дитя, я п-пребываю во власти твоего мужа… О, уже два века. Подобные угрозы ничего для меня не значат.

А мне не хватило бы терпения ждать, тем более что Орли обычно охраняла тронный зал, как собака свою кость. Буквально.

– Чего ты хочешь?

– Ты убедишь бога в моей… невиновности, чтобы он даровал мне покой.

Горький смешок вырвался из моей груди: