Сестры слышали, как отец разговаривал с другими стражами, а также с хозяевами многих гостиниц и трактиров, прося их помочь наставить неразумного сына на путь истинный. Причем меры предлагались самые радикальные, вплоть до порки на площади и помещению в городскую тюрьму, славящуюся у нас тем, что большинство узников не выдерживали там даже трехмесячный срок, их просто съедали крысы, которых развелось там видимо-невидимо.
Несомненно, слышать это было не очень приятно от родных тебе людей, но тут приходится только удивляться изобретательству богов — если уж они хотят кому-то причинить зло, то делают это, не жалея средств и привлекая всю свою зловещую фантазию. Вряд ли меня удивит, если к вечеру за мной будет гоняться вся городская стража, вместе с ворами и убийцами. Их она покрывает и поддерживает, лишь иногда вздергивая на лобной площади тех, кто неправильно понимал правила игры — взамен, те выполняют поручения стражей, например, убивают тех, кто мешает их интересам, до которых они не могут добраться по тем или иным причинам.
Возможно за моей спиной уже сейчас тенью скользит один из наемных убийц, готовясь воткнуть мне в спину тонкий и длинный нож с меткой, по которой в нашем городе определяют заказное убийство.
Впрочем, это я уже размечтался, отец предпочитает более дешевые и надежные методы, вроде арбалетного болта в грудь.
Правда, обижаться на него все-таки не стоит. В конце концов он меня вырастил, поднял на ноги, выучил грамоте и многому другому, что могло пригодиться в моей будущей жизни.
Благодаря этому, я вполне самостоятелен и могу за себя постоять. Меня на плацу гоняли так, словно хотели убить, там я приобрел выносливость и терпение — основные черты настоящего воина. Заодно достаточно знаний, чтобы выживать в любой обстановке, слушая рассказы воров и убийц, дезертиров и неудачливых наемников перед казнью.
Сестры выбросили не только меч, но и добротные сапоги одного из братьев, которые стали ему малы, старую кожаную куртку другого из которой тот вырос, и отцовский мешок для дальних странствий, с уложенным в него флягой, кресалом и огнивом — тот им давно не пользовался.
Взяв все это, я сразу почувствовал себя гораздо лучше.
Мне не хватало только лука и стрел, но это и сам смогу сделать в первом же лесу, который встретится нам по дороге.
Орешник или тис — все сгодится, правда, лук не будет боевым, но убить зайца или человека с расстояния сотни метров, я смогу.
В дальних странствиях без такого оружия в лесу делать нечего — останешься голодным, потому что ни одна птица или животное не подпустит тебя к себе, чтобы ты мог ее поймать.
Силки — хорошая штука, но они требуют времени и знания звериных троп, поэтому лук и, пожалуй, праща — лучшее средство для добычи пропитания в дальней дороге.
Я помахал сестренкам на прощанье рукой и пошел к рыночной площади, не испытывая ни сожаления ни горечи от разлуки с семьей.
Мы жили вместе, временами нам было неплохо, но большей любви между нами не было. А разве не то же самое происходит в других семьях?
В какой-то момент дети вырастают и начинают искать свои пути, ведущие к смерти.
Какое это замечательное ощущение, когда перед тобой лежит весь мир, или если хотите — чистый лист, на котором можно написать все, что захочешь.
Это потом когда проживешь немного, пройдешь отмерянную тебе часть пути и определится рисунок твоей судьбы, только тогда станет ясно, что все было иллюзией.
И окажется, что идти можно только в одном направлении, дорога всего одна, да и та ведет к могиле. Кто идет короткой дорогой, кто длинной, но все в одно место.
Но пока почему бы не порадоваться своим первым шагам, особенно когда экипирован на славу, молод, неопытен и готов ко всему новому?
Именно такое чувство я испытывал, вышагивая по булыжной мостовой, старясь держаться подальше от мутного дурно-пахнущего ручейка нечистот бегущего посередине улицы.
При этом не забывал зорко смотреть по сторонам, чтобы не напороться на кого-либо из стражей или друзей отца — кончиться это могло плохо…
Сражаться с ними мне не хотелось, могли и убить, тем более, что стражники по одному не ходят…
Никита исчез, он услышал его торопливые удаляющиеся шаги. Лежать рядом со своей же рвотой, и ощущать ее гадкий запах, даже думая, что умираешь — не самое приятное занятие.
Поэтому Костя согнул ноги в коленях и оттолкнуться от земли, пятки скользили по влажному мху, но ему все-таки удалось сдвинуться на десяток сантиметров. Этого было мало, запах никуда не ушел, а стал еще омерзительнее, пришлось двигать онемевшими конечностями до тех пор, пока он не уткнулся головой в кусты.
Острый шип расцарапал ухо, но одной царапиной больше, одной меньше — какая разница, если все равно скоро умрешь?
Его не это заботило, а запах.
Герой не должен умирать в своей собственной рвоте, а как-то по-другому более красиво, сжимая в руках меч. Но его оружие осталась в ноге нечисти, которая если верить Никите, наткнулась на его копье и умерла. На это он даже надеяться не мог, хоть и видел краешком глаза, что оно падало именно на копье.