— Я обещал парижанам голову Антуанетты, и если мне её не отдадут, я сам снесу её! Я это обещал от вашего имени, а без них вы ничто. Революция требует этой очистительной жертвы, а вы тут почему-то колеблетесь! Две наши неприступные крепости Майнц и Валансьен пали. Англичане захватили важнейшие порты. Второй по величине французский город Лион восстал. Колонии потеряны. В Париже голод. Республика в двух шагах от гибели! А вы колеблетесь!
Дискуссия продолжалась всю ночь. Камбон чувствовал, что он в одиночестве. На рассвете послали за Фуке-Тенвилем. Когда он явился, его спросили, каким образом намерен действовать общественный обвинитель, чтобы добиться желаемого результата?
— Необходимо восстановить институт присяжных. Нужно подобрать таких людей, на которых можно будет положиться, и как следует им заплатить!
28 сентября все названные Фуке кандидаты были одобрены комитетом конвента.
Вот список присяжных, которые будут судить королеву: хирург из Пиреней Субервье, печатник Никола — оба закадычные дружки Робеспьера, бывший прокурор Тумен, оценщик на аукционе Беснар, маркиз де Антонель, бывший депутат Законодательного собрания, сам Фуке собственной персоной, парикмахер Ганне, сапожник Дебуассо, владелец кафе Кретьен, шляпник Барон, музыкант Люмьер и два столяра Девез и Треншар — последний служил драгуном в Бурбонском полку.
Им всем хорошо заплачено, и Фуке лично их всех проинструктировал.
Нашёл он и адвоката — двадцативосьмилетнего Лагарда, которому поручил защиту «вдовы Капета».
Всё готово. Скоро ножу гильотины позволят упасть...
После так называемого «заговора гвоздики» Ружвиля комитет забрасывали народными петициями. Они потоками идут в трибунал и из Парижа и провинций. Все дружно требуют одного — «чтобы современная Мессалина, эта женщина, которую отвергают как сама природа, так и наше общество, получила возмездие, определяемое законом».
Но с союзниками продолжались закулисные переговоры, и процесс всё время откладывался под различными предлогами. То не все документы собраны, то нет удобного помещения для проведения процесса, то королеве нездоровится.
Тогда Эбер, самый озлобленный, непримиримый и яростный враг королевы, представил «правосудию» один документ, самый подлый и мерзкий за всю историю французской революции.
Что же произошло? 30 сентября Эбер неожиданно получил письмо от «воспитателя» нового короля Людовика XVII, в котором тот просил немедленно приехать в Тампль по очень важному делу. Там он услышал от Симона такую историю, что не решился взять ответственность на себя и попросил создать для расследования специальную комиссию от ратуши. Члены комиссии всех допросили и составили три протокола. Это было отвратительное, немыслимое обвинение королевы, которое оказалось решающим для начала судебного процесса. Больше оттягивать его нельзя.
Оказывается, Симон с женой заметили, что маленький дофин, шаловливый, избалованный и рано физически созревший ребёнок предаётся онанизму. Когда его застигли на «месте преступления», он сказал, что не в состоянии отказаться от скверной привычки. Негодный мальчишка утверждал, что к этому пороку его «приучила мать с тётей!» В ходе дальнейших допросов он сообщил, что якобы обе женщины, мать и тётка, в Тампле часто укладывали его в свою постель, а мать даже имела с ним «половую близость».
Кто мог поверить этим чудовищным наветам? Но французы поверили или их заставили поверить — настолько глубоко в их сознание проникла убеждённость в развращённости Марии-Антуанетты.
Королева — вавилонская блудница, развратная женщина, ещё в Трианоне занималась распутством и поддерживала любовную связь с несколькими мужчинами и женщинами, среди которых была и погибшая мадам Ламбаль и мадам Елизавета.
Ревнивые хранители революционной нравственности устроили очную ставку мальчика с сестрой короля Елизаветой. Тот говорил всё так, как было нужно «правосудию». «Маленькое чудовище!» — в ужасе воскликнула эта двадцатидевятилетняя женщина, чуть не лишаясь чувств. Но поздно. Все «показания» негодяя запротоколированы. Комиссары довольны. Доволен и Эбер. Он предлагает себя в качестве свидетеля по обвинению Марии-Антуанетты в постыдном кровосмешении.
Теперь всё должно пойти как по маслу.
12 октября начался допрос Марии Антуанетты. Она сидела на жёсткой скамейке напротив Фуке-Тенвиля и молодого председателя революционного трибунала Эрмана, который невиданным взлётом карьеры был обязан самому Робеспьеру, своему земляку, в Аррасе всего четыре месяца назад он был председателем трибунала по уголовным делам. Он душой и телом предан Фуке. Главный обвинитель вполне может на него рассчитывать.
В зале было холодно и темно, горели лишь две свечи на столе секретаря, составлявшего протокол. Королева на первый формальный вопрос Эрмана, как её зовут, ответила в прошедшем времени:
— Меня звали Марией-Антуанеттой Австрийской-Лотарингской.
— До революции вы поддерживали тесные политические связи с австрийским королём, а такие связи противоречили интересам Франции, которая осыпала вас милостями.