Королева бриллиантов

1 июля 1793 года Комитет общественного спасения опубликовал указ, который нанёс жестокий удар в самое сердце матери-королевы: «Маленького Луи Капета разлучить с матерью, и чтобы исключить какую-либо возможность их общения, перевести Марию-Антуанетту в самое охраняемое помещение Тампля». Революционные власти приняли чудовищное решение — отнять ребёнка у матери! 3 июля шесть депутатов ратуши — каменотёс, художник, парфюмер, столяр, адвокат и секретарь — зачитали несчастной женщине этот указ. Мария-Антуанетта с криком «Никогда!» лишилась чувств.

По решению городского самоуправления попечительство над мальчиком поручалось стойкому и бдительному санкюлоту, сапожнику Симону, который отныне будет жить с ним в бывшей комнате Людовика XVI на втором этаже тюрьмы.

Придя в себя, королева, как львица, яростно защищала от депутатов своего ребёнка, не давала его им в руки. Но силы её быстро иссякли, мать грубо оттолкнули и плачущего ребёнка насильно увели.

Целых десять дней кряду она слышала через окно, как плачет маленький Луи.

Затем один из сердобольных охранников шепнул ей на ухо:

— Наследника в Тампле нет!

Королева была в ужасе. Куда дели ребёнка? Она устраивает дикую сцену, требует к себе тюремное начальство, выговаривает явившимся комиссарам, что она думает о них.

Чтобы замять скандал, Комитет общественной безопасности для расследования этого дела послал в башню четырёх своих членов, среди которых был тот самый почтмейстер Друэ, который опознал короля с королевой в Варение. Его услуг новая власть не забыла. Они сообщили в ратушу, что всё в порядке, мальчик жив и здоров и с удовольствием слушается своего «учителя» Симона. А полуграмотный революционер старался изо всех сил и очень скоро превратил принца в настоящего санкюлота. Он стал таким же, как и все дети «патриотов». Мария-Антуанетта слышала через окно, как её сын «проклинает Бога, свою семью и всех аристократов, которым место на фонаре!»

Депутат Дожон, посетивший однажды наследника, записал в своём дневнике чудовищную фразу мальчика: «Разве ещё не гильотинировали этих двух стерв?»

1 августа, вскоре после полудня, узницы через широко распахнутые окна услыхали доносившийся до них знакомый шум: звенели фанфары, гремели барабаны, раздавались громкие команды. Через несколько минут загрохотали по лестницам тяжёлые сапоги, зазвякали сабли, ударяясь о стены узких проходов, заскрипели двери, которые тюремщики с грохотом открывали, чтобы убедиться, на месте ли все заключённые.

С виду — обычная проверка. Но почему тогда здесь, в Тампле, командующий парижской армией? Почему он так тщательно обследует весь этаж, на котором живут королева со своей невесткой? Почему суетится прислуга у орудий замка? Почему принимаются новые, экстраординарные меры безопасности? Почему отдан приказ выдать охране сегодня на ночь боевые патроны, а прислуге оставаться возле орудий и ночевать на лафетах?

Позже королева узнает, что вся эта суматоха объяснялась одним весьма знаменательным событием. Союзники захватили Валенсьенн. Теперь дорога на столицу иностранным армиям была открыта. Там, в Валенсьенне, когда-то находился полк её любимого де Ферзена. Он, правда, сейчас в Брюсселе и там требует у своего командования немедленно выслать на Париж кавалерийский корпус, который легко захватит французскую столицу, тем более что перед ней нет никаких революционных войск, а в амбарах по дороге полно припасов и фуража.

В Тампле были приняты все меры предосторожности. Комитет безопасности не до конца доволен ими, всё ещё существует серьёзная опасность. Может, удастся обменять жизнь Марии-Антуанетты на приемлемый мирный договор?

В тот же день, первого августа, Барер, отвечая на запросы депутатов конвента, заявил:

— Разве вы не видите, что во всём виновато наше попустительство преступлениям, совершенным этой «австриячкой», наше безразличие к семье Капетов? Поэтому наглеют наши враги, поэтому они угрожают Парижу. Пора вырвать со всеми корнями и отростками королевское отродье!

Без всяких колебаний конвент принял решение вызвать «вдову Капета» в революционный трибунал.

Когда эта новость достигла Брюсселя, то и союзники, и французские эмигранты поняли, что это — конец: пробил последний час королевы. Чтобы оттянуть её гибель, в Брюсселе отказались от предложенного де Ферзеном плана.

   — Теперь остаётся только одно — ждать.

Правительство недолго тянуло с исполнением своей угрозы. В два часа ночи с первого на второе августа Марию-Антуанетту разбудил резкий стук в дверь. К ней вошли четверо комиссаров, посланцев конвента, во главе со знакомым Мишони, который зачитал ей декрет. В соответствии с ним вдова Капет в силу того, что против неё выдвинуто обвинение, переводилась в тюрьму Консьержери.

Мария-Антуанетта молча слушала. Она отлично знала, что любое обвинение Революционного трибунала заведомо означает смертный приговор, и из Консьержери никто живым не выходит. Она была спокойна. С помощью дочери и золовки стала собирать свои вещи. В присутствии мужчин, которые отказались выйти, оделась.