Королева бриллиантов

В ответ Джулия лишь неуверенно кивнула – у нее не было ответа на этот вопрос. Готова ли она к встрече с семьей или точнее, с тем, что осталось от ее семьи? Ведь тех, кого она знала и любила, тех, кого считала своей родней – здесь больше не было…

Через полчаса они с Хельгой переступили порог старинного особняка, принадлежавшего семье Иберсон. Джулия хорошо помнила этот дом – просторный и мрачный, похожий на усадьбы из готических романов, окруженный садом яблоневых деревьев. В этом особняке из серого камня, украшенном остроконечными башенками, увитом плющом, прошло ее детство. Когда-то она была здесь очень счастлива и потому теперь опасалась переступать родной порог: боялась столкнуться с призраками былого счастья, с бесплотными, но не потерявшими силу воспоминаниями. Сердце сжималось от страха и одновременно – от радостного предвкушения возвращения в родную гавань.

Однако вместо призраков прошлого Джулия столкнулась с тетками и дядьями, бесконечными кузенами и кузинами, половину из которых она видела впервые, а других не узнавала. Хорошо, что Хельга и Кати, уже казавшиеся близкими и родными, были с ней!

Сами присутствующие тоже реагировали на появление наследницы по-разному. Кто-то настороженно косился на нее, кто-то казался равнодушным, отстраненным, как если бы всем видом говорил: у меня своя жизнь и остальное меня не касается, кто-то улыбался, а несколько пожилых тетушек даже всплакнули от радости.

Сидя за роскошным столом, разглядывая фамильные сервизы и хрусталь, пытаясь проглотить хоть кусочек от лежащего на тарелке угощения, Джулия отвечала на бесконечные вопросы о жизни в Италии, и конечно, об автокатастрофе, что унесла жизнь родителей, об обвинениях против Марчелло и о других вещах, о которых она меньше всего на свете хотела бы говорить.

– Джулия, что ты чувствуешь, вновь возвратившись в этот дом? – спросила тетушка Этель, приходившаяся двоюродной сестрой матери Джулии.

– Мне грустно, – откровенно ответила Джулия, не раздумывая, – Грустно, что уже нет дедушки Джона. И тети Клэр. И дяди Эндрю. И моей мамы… Из близкой родни у меня остался только Марчелло. Ну и Хельга, конечно!

При этих словах Хельга, сидевшая рядом, крепко обняла Джулию и быстро смахнула рукой навернувшиеся на глаза слезы.

После обеда гости разошлись кто куда, и Джулия, предоставленная сама себе, долго бродила по дому, переходила из комнаты в комнату, с грустью озиралась, рассматривала разные предметы, знакомые и незнакомые, и печально констатировала, что незнакомых было теперь гораздо больше. Дом изменился, как и все вокруг, как изменилась и она сама, и ее жизнь: ничего не осталось от прошлого, все унесла беспощадная река времени, река, для которой нельзя построить плотины… В одной из комнат девушка нашла старую музыкальную шкатулку, она помнила ее с детства, и чрезвычайно обрадовавшись, завела, прислушиваясь к знакомой мелодии. Она рассматривала старинные китайские вазы и развешенные на стенах картины, потому что они остались прежними, как и фотографии, с которых смотрели на нее такие родные лица. Затем Джулия остановилась перед тяжелой дверью, ведущей в кабинет дедушки Джона, святую святых, куда ей прежде почти не разрешали входить, чтобы не отвлекать деда от работы. Но теперь кабинет опустел, нога хозяина давно не переступала порог, и потому Джулия решительно толкнула дверь, уже не спрашивая ни у кого позволения, и вошла внутрь, вдохнула тяжелую атмосферу давно не проветренного помещения, прошла вдоль книжных шкафов, бережно погладила кожаные переплеты книг, потускневшие от времени, а потом села в кресло, казавшееся почти троном. Некогда здесь сидел великий Джон Иберсон, могущественный владелец бриллиантовой империи. Джулия по очереди взяла в руки рамочки с фотографиями, стоявшие на столе. Одна из них изображала маму и тетю Клэр – сестры стояли, обнявшись, они были еще совсем молоды, только оканчивали колледж, на снимке обе счастливо улыбались и от их искренних почти детских улыбок по щекам Джулии покатились слезы. Другая фотография была портретом самого дедушки Джона. С сигарой во рту, словно Черчилль, дед гордо смотрел с фотографии, его чуть прищуренные глаза, казалось, видели каждого насквозь, читали скрытые мысли, настолько проницательным был их взгляд. Как же она прежде любила деда! Вздохнув, Джулия отложила рамки и задумалась, а потом принялась машинально открывать ящики письменного стола, оказавшиеся незапертыми и, как следовало ожидать, – пустыми. Лишь в одном из них, она вдруг увидела еще одну фотографию: старую, черно-белую, поблекшую. Заинтересовавшись, Джулия взяла ее в руки и повертела, внимательно рассматривая. На снимке была молодая женщина в легком белом платье, со сколотыми на макушке темными волосами, напоминавшая чертами лица японку – очень красивая, изящная и какая-то воздушно-нежная.