– Марина Петровна почти каждый день завтракала и ужинала с мужем в ресторане, лицо примелькалось. Стоило ей сменить платье на черное, как она стала невидима для половых и коридорных. А сунуть письмо под дверь номера Коччини, отлучившись из ресторана, где она завтракала с мужем, Марине Петровне было совсем легко.
Лелюхин старательно искал возражения.
– Постой, – проговорил он. – Если убийство Гриши было спланировано, то как она могла знать, что Виктор заявится в проклятый номер?
– Не надо было знать. Марина Петровна, как обычно, ужинала с мужем. Прибежала Ольга Петровна, сообщила, что Виктор с пистолетом сейчас наверху. Марине Петровне оставалось действовать не раздумывая. Чуть ли не у меня на глазах. Когда женщине отступать некуда, она обретает решимость мужчины.
– Складно все это, Алеша, но не то. Доказательств прямых нет.
Из ящика стола Пушкин вытащил пачку исписанных листков.
– Показания Ольги Петровны и Ирины Петровны с подробным описанием, как и что было сделано их сестрой. При их участии.
Быстро ознакомившись, Лелюхин положил стопку на стол.
– Да, тут уж отвертеться сложно, – твердо сказал он. – Так обиделись, что сдали родную сестрицу. Включая алиби, которое делали Марине в ночь двух убийств. Тоже ведь не осталось выбора: когда узнали, что Марина Петровна в положении, их усилия и жертвы оказались напрасны. Они стали нищими. И одураченными.
– Они спасали свою жизнь, – сказал Пушкин.
Василий Яковлевич вытаращил глаза.
– Это с чего вдруг?
– Марине Петровне не нужны свидетели ее преступлений. Если бы все получилось, как она хотела, и пристав Свешников оформил два дела о смерти по естественным причинам и одно самоубийство, семейное проклятие неизбежно забрало бы сестер. Причем быстро: беременность было не скрыть.
– А ведь в самом деле! – проговорил Лелюхин. – Но как же сестры не увидели, что Марина – в положении?
– Труднее всего увидеть то, что перед глазами.
– А сама мадам призналась?
– Все отрицает. Как же иначе?
– Суды с такими преступлениями не либеральничают, получит до двенадцати лет каторги.
Пушкин не согласился.
– Присяжные жалостливы к будущим матерям, дадут не больше трех лет.
Лелюхин наконец решился спросить то, что давно вертелось на языке:
– Ты сказал им, кто отец ребенка?
– Нельзя множить чужое горе. Они пособники убийцы, но… – Пушкин не стал договаривать.
Василий Яковлевич вернул на законное место рюмочки и наполнил.
– Давай, Алеша, за твою формулу! Такое волшебство сотворила!
Часы упорно показывали запас времени. Оставаться в сыске и вести непринужденную беседу, сверкая умом и сообразительностью, Пушкин больше не мог. Сославшись, что опаздывает, он надел пальто и ушел в морозную ночь сочельника.
Перроны Николаевского вокзала были пусты. Одинокая фигурка дежурившего жандарма мерзла в полутьме. Ночной поезд пыхтел свежим паром. У вагона первого класса стояла дама в теплом дорожном жакете и меховой шапочке. Лицо ее плотно укутывала вуаль. Носильщик занес чемоданы в купе, проводник предложил услуги, она вежливо отказалась. Дама напряженно всматривалась в дальний конец перрона. Наконец там показался силуэт мужчины, который шел к поезду. До отправления осталось не больше пяти минут, даме хотелось крикнуть, чтоб он пошевеливался.
Ничуть не торопясь, Пушкин подошел и тщательно зевнул.
– Прошу простить, мадам Керн, сморило в сыске.
– Агата, меня зовут Агата, – еле сдерживаясь, сказала она. – Что хотели мне сказать?
Нарочно медленно, как ей показалось, Пушкин полез внутрь пальто, затем протянул ей шелковую варежку с меховой опушкой.
– Обронили в «Славянском базаре».
Агата чуть не швырнула варежку под колеса поезда.
– Это все, господин Пушкин?
Ей показалось, что непроницаемый бесчувственный человек что-то хочет сказать. Ему надо помочь.
– Знаю, что посторонним лицам не дозволено совать нос в дела сыска, – сказала она с легким вызовом. – Но, может, сделаете исключение в одном вопросе?
– Смотря в каком.
– Куда пропали брильянты Ольги Петровны и сестер?
Этот человек умел вывести из себя даже такого ангела, как она. Ведь знает, что до отправления остались считаные минуты, и тянет с ответом. Бессовестный!
– Расскажу, – наконец произнес он. – При условии, что сначала ответите на мой вопрос.
– Согласна! – быстро сказала она.
– Гипотеза: Королева брильянтов – не выдумка, а реальная женщина. Умная, ловкая, хитрая, красивая. В точности вы, Агата. Гипотеза верна?
Одним движением мешавшая вуаль была закинута на шапочку.
– И что с того? Арестуете меня? – спросила она с вызовом.
– Как могу арестовать агента корпуса жандармов?
– Раз не можете, то и спрашивать… незачем.
– Благодарю за честность, – сказал он. – Мой черед. Брильянты сестер никуда не пропадали. Ольга Петровна решила подстраховаться с передачей наследства, припрятала и свалила исчезновение на мертвого мужа. В чем и призналась.
– Но вы, Пушкин, тоже хороши!
– Что же я сделал плохого?
– Как что? А подвергнуть Марину Петровну, женщину в положении, нервному испытанию?
– Она вам в ликер дигиталис подлила, а вы ее жалеете?
– Женщина создана, чтобы любить и жалеть! – заявила Агата, не отводя от него взгляда.