Королева брильянтов

– Ей ничего не угрожало, – ответил Пушкин. – Во всяком случае, так утверждал доктор Богдасевич. Я доверяю человеку, привыкшему вскрывать трупы.

Агата на полшага приблизилась к нему.

– Пушкин, почему вы до сих пор не женились?

На всякий случай, опасаясь за себя, он отодвинулся.

– Поработаешь в сыске – жениться не захочется. Лучше быть живым, чем женатым. Да и лень мне.

Агате так сильно захотелось дать ему пощечину, что она спрятала руки за спину.

– Больше нечего мне сказать? – с последней надеждой спросила она.

– Постарайтесь не возвращаться в Москву.

– И это все?

– Добавить нечего.

По перрону прошел дежурный чиновник, призывая пассажиров занять свои места. Поезд отправляется через минуту. Агата отказалась от подставленной ладони и сама забралась по ступенькам вагона. Стоя на краю тамбура, обернулась.

– Пушкин, вы умны, да, очень умны. Но вы… вы полный дурак!

– Счастливого пути, госпожа Керн, – ответил он, помахал и пошел прочь.

Проводник попросил разрешения закрыть дверь, поезд сейчас тронется. Она уцепилась за поручни и смотрела вслед удалявшемуся силуэту.

– Ну, Пушкин, ну, сукин сын…

Паровоз дал протяжный гудок. Лязгнули примерзшие колеса. Состав медленно двинулся. В ночь, в столицу.

25 декабря 1893 года, суббота

1

Утро Рождества сверкало солнцем и снегом. Москва окунулась в беззаботное веселье. Во всем большом городе только один человек не радовался и не веселился. Сидел этот человек на третьем этаже дома обер-полицмейстера в приемном отделении сыска. На душе у него было тоскливо. Как в темном углу, где паук сплел паутину. Пушкина звали в гости, зазывали друзья и родственники, он никуда не пошел. К десяти утра заявился на службу и уселся за столом. Делать было решительно нечего. Он рассматривал шкаф со старыми делами, как будто в них можно было найти спасение.

Около половины одиннадцатого с шумом, смехом и морозным ветерком ввалился Эфенбах. Судя по розовым, гладко выбритым щекам, начальник сыска хорошо встретил праздник. Под руку он держал невысокого господина с печальными, умными глазами и аккуратной докторской бородкой.

– А, Пушкин, мой раздражайший! – закричал Михаил Аркадьевич с фамильярной интонацией, совсем не свойственной ему. – А я к нам гостя завел. Знакомьтесь: известный писатель Чехов, Антон Павлович. Среди дам имеет большую популярность, как говорит моя жена. А жену надо слушаться во всем, потому как гусь да казарочка вовек парочка!

Пушкин поздоровался с гостем за руку.

– Как настоящий писатель, хочет изучить жизнь во всех явлениях, так сказать, – не унимался Эфенбах. – Желает разглядеть, как устроен сыск наш московский! А, каково?! Какой молодец, да! Пушкин, оставляю на тебя нашего раздрагоценного гостя! Исчезаю на мгновение ока!

С этим Михаил Аркадьевич выбежал в кабинет, откуда донесся звон бокалов. Кажется, гость был смущен бурным приемом и не знал, как себя вести.

– Читаю ваши рассказы с большим интересом, – сказал Пушкин.

Антон Павлович застенчиво улыбнулся.

– Спасибо, что не ругаете.

– Чем порадуете нас, читающую публику?

– В «Русских ведомостях» выйдет скоро «Рассказ неизвестного человека». В январской книжке «Русской мысли» печатается мой рассказ – «Бабье царство».

– О чем рассказ?

– Так, описание одной девицы. В январской книжке «Артиста» найдете изображение одного молодого человека, страдавшего манией величия.

– Любопытно. Как называется?

– Называется эта повесть так: «Черный монах».

Пушкин понимающе кивнул.

– Вероятно, что-то мистическое?

Чехов немного смутился.

– Не совсем… Засим хочу наградить русскую публику еще многими произведениями, но так как они еще не написаны или же только еще начаты, то пока умолчу о них. Хочу писать, как Потапенко, по шестьдесят листов в год.

Как раз вовремя появился Эфенбах, сжимая в одной руке бутылку коньяка, а в другой три бокала.

– Похвально! А пьески не желаете сочинять? Вот Потапенко ваш тринадцатого декабря дал премьеру пьесы «Жизнь» в Малом театре. Этакий ворон быстролётный! Как говорится, где курочка не клюнет, там по грибочку соберет!

С новым интересом Чехов взглянул на начальника сыска.

– Пьесы – это скучно, – ответил он.

Михаил Аркадьевич со звоном шмякнул бокалы на стол и гусарским взмахом наполнил.

– А у нас в сыске столько историй, так и просятся на сцену! Вот вчера, к примеру, дельце закончили. Правда, Пушкин?! Вам, друг мой литературный, полезно знать!

– Что же за история? – спросил Чехов, вытаскивая записную книжку. – Ловлю вас на каждой фразе, на каждом слове и спешу скорее запереть все эти фразы и слова в свою литературную кладовую, авось пригодится! О чем же?

Хоть Пушкин делал предупреждающие знаки, Эфенбах отмахнулся.

– Представьте: три сестры – убийцы! А?! Каково?!

– Не совсем точно, – вмешался Пушкин. – Они не все убийцы…

Его не слушали. Эфенбах смеялся чистым, радостным смехом. А Чехов что-то торопливо заносил в блокнот.

– Три сестры, – проговорил он. – Интересное название… для пьесы. Что же они сделали?

2