Королева брильянтов

– Хотите открыть секрет, как узнал, что герр Кульбах и вы – одно и то же?

– Буду крайне признателен!

– Очень просто, – ответил Пушкин.

Подождав, сколько было прилично, Коччини понял, что иного ответа не дождется, пожелал приятно провести время и торопливо покинул зал. После волнений он счел за лучшее отобедать в другом месте. Без сыскной полиции, баронесс и даже без невесты. Иногда мужчине надо остаться один на один с отличным обедом.

– И как же вы этого фокусника раз… раз-з-зоблачили? – все-таки справилась Агата.

Пушкин положил на тарелку мозги с хреном.

– Действительно просто, – сказал он. – Коччини заплатил за номер Кульбаха, но вместе их никогда не видели. В номере Кульбаха никто не жил. Утром девятнадцатого декабря Коччини подсунули под дверь записку, которая была предназначена не ему.

– А кому?

– Медиуму Кульбаху.

– От кого?

– От того, кто не знал, что они одно лицо.

– А зачем эта игра?

– На медиума должно было пасть подозрение в убийстве Григория Немировского. И не только его. К счастью, Коччини поторопился и разрушил весь план.

Агате оставалось только завидовать. Что она и сделала.

– Какой вы… – начала она и оборвала себя. – Какой вы черствый человек, Пушкин. Вот скажите, как поняли, как догадались, кто на самом деле убийца? А?

Какой бы ни была крепкой ее натура, но рекордное число рюмок и тепло потихоньку делали свое дело. Агата оперлась щекой о кулачок, глаза заволок сизый туман.

– Ну, признайтесь, Пушкин, как?

Мелькнула мысль: забыть про все и долго-долго рассказывать, как формула вывела на убийцу, чтобы она слушала и слушала его одного. Вместо этого Пушкин с мерзким скрипом стал ловить по тарелке скользкий гриб.

– Тайна сыска, – ответил он. – Никакие подробности и факты не могут быть разглашены постороннему лицу. По причине нанесения вреда судебному разбирательству.

– Кто постороннее лицо? – спросила Агата, повернув щеку на кулачке, будто искала этого постороннего. – Ах, это я для вас постороннее лицо. После всего, что пережила…

– Госпожа Керн, – начал он.

– Агата! – строго сказала она. – Меня зовут Агата.

– Агата… Не требуйте невозможного. Я чиновник сыска. А вам… Вам пора.

– Куда мне пора?

– На вокзал. Обещали уехать сразу после окончания дела.

Догадка, мерзкая и липкая догадка пробралась к ней в душу: он совсем не тот, каким она его выдумала. На самом деле он не гадкий и мерзкий, а черствый и холодный, как ледышка. И сердце у него из куска льда. Агата выпрямилась и посмотрела исключительно трезвым взглядом.

– Хотите, чтобы уехала?

– Выбора нет.

Она встала и только чуть коснулась края стола, чтобы не пошатнуться.

– Слово всегда держу, господин Пушкин.

– Позвольте проводить вас… у поезда.

– Не бойтесь, не сбегу и не останусь в вашей распрекрасной Москве.

– Не сомневаюсь. Надо вернуть вам одну вещицу.

– Как вам будет угодно, – сказала она и пошла прочь от стола и всего, что за ним случилось. Пока не скрылась из зала ресторана.

Подбежал Сеня, взволнованный тем, что дама изволила уйти. Принялся тревожно расспрашивать, не ошибся ли, не надо ли чего подать особенного, уж он расстарается, да и вообще: не желает ли господин чего-нибудь, что только душа прикажет?

Пушкин желал. Очень желал. Желал так, что не мог в этом признаться не только Подковкину, но и себе самому.

8

Раскрытие трех дел, пусть и зачисленных на Городской участок, это лучшее, что могло случиться перед праздником. Настоящий подарок на Рождество. Какого Михаил Аркадьевич удостоился по праву, весь год служа прилежно и честно, как подобает хорошему начальнику сыска. Когда же Пушкин доложил, что Королева брильянтов, по самым верным сведениям, в Москве не появится, настроение Эфенбаха взмыло фейерверком. Вслед за тем явилась мысль доложить обер-полицмейстеру о несомненных победах сыска. И хоть Михаил Аркадьевич знал неписаный закон, что начальству надо докладывать приятные известия, когда начальство само прикажет, желание было сильнее.

Эфенбах спустился на второй этаж, спросил, принимает ли господин полковник. Дежурный чиновник позволил войти. Только шагнув в кабинет, Михаил Аркадьевич сразу понял, какую ошибку совершил.

Власовский пребывал в одном из самых мрачных состояний, в какое всегда приходил в канун праздников. Невозможность карать подчиненных и приказывать приводила его в тоску. С завтрашнего дня и до самого Крещения, на все Святки, Москва погружалась в разгул. А вместе с ней – городовые, чиновники, дворники, извозчики, купцы и прочий люд, обычно покорный воле обер-полицмейстера. Ничего поделать с этим Власовский не мог, как ни старался все годы. В этом году все повторится. Можно не сомневаться.

Обер-полицмейстер мрачно глянул на начальника сыска, буркнув: «Что надо?» и продолжая шелестеть бумагами. Михаил Аркадьевич на ходу поменял заготовленную речь.

– Разрешите доложить, господин полковник, результаты всепроведенннейшего розыска по причинам нахождения известной воровки, именуемой Королева брильянтов.

– Ну, доложи, – чуть мягче ответил Власовский, впечатленный заковыристой фразой.