Королева брильянтов

Баронесса улыбнулась, потянулась за рюмкой, но неловко задела локтем кофейную чашку. Об пол чашка шлепнулась так, будто лопнула граната, обдав скатерть и юбки черной жижей. Пока Подковкин убирал последствия неловкости, у стола возникла большая неразбериха. Баронесса извинялась, как могла, и предлагала свои услуги, чтобы стереть с юбки Ирины Петровны кофейное пятно. От ее услуг отказались. Вскоре порядок был восстановлен. Осколки и кофе убраны. Ольга Петровна снова подняла рюмку.

– За милосердие к обездоленным, – сказала она.

– И за чудеса, которые случаются под Рождество, – добавила фон Шталь. Свою рюмку она держала крепко.

Дамы выпили до дна. Праздничное настроение посетило только баронессу. Она с удовольствием съела другое пирожное.

– Неужели ваша матушка сумела сохранить тайну вашего рождения от законного мужа? – спросила Ольга Петровна.

Наследница рода Немировских пожала плечами, на которые вдруг свалилось огромное наследство.

– Это самое удивительное, что случилось в моей жизни.

– Почему же раньше не искали своих… братьев?

– Зачем мне было их искать? Вышла замуж, получила титул. К чему мне какие-то купцы в родственниках? По правде сказать, я не думала заявлять о своих правах. Пока мои сводные братья были живы, разумеется. Я бы ничего не знала и не вспоминала об этом завещании, если бы не наша встреча, Ольга Петровна.

– Почему же сразу не открылись, кто вы?

– Признаться, фамилию моего настоящего отца я подзабыла. Спасибо медиуму и духам, напомнили…

Ольга Петровна будто собиралась спросить нечто важное, но никак не могла решиться, как вдруг Марина Петровна издала хрипящий звук, откинула голову на спинку стула и медленно, как желе, сползла на пол и упала на бок, неудобно согнув руки. Глаза ее неподвижно уставились на край скатерти. Дамы сидели не шелохнувшись.

– Богдасевич, ваш выход, – приказал Пушкин, толкнув в бок.

Доктор подавился чаем, который мирно попивал в холле ресторана, отдал блюдце с чашкой подвернувшемуся официанту и побежал догонять чиновника сыска, который, обогнав его, поднимал обмякшее тело.

6

Винить было некого. Только самого себя. Что было особенно неприятно. Который уже раз Сандалов проклял собственную слабость. Ведь знал, наперед знал, что надо остаться дома, нюхом чуял. Предлог самый благовидный: неприлично простуженному портье пугать гостей красным носом и прочими соплями. Сидел бы сейчас в тепле и уюте, попивал чаек с домашней настойкой и горя не знал. А что вместо этого?!

С раннего утра Сандалов трудился, как последний кухонный мальчишка. Сначала от него потребовали устроить разгром и беспорядок в номере четвертом, который к тому времени отмыли и прибрали. Мало того, потребовали не вмешиваться ни во что, что будет происходить, включая появление в гостинице проклятого мага Кульбаха, который заявился как ни в чем не бывало и потребовал ключ от своего номера и четвертого. Как видно, сыскную полицию эта странная личность уже не интересовала. После чего заявилась баронесса, вся в черном. Сандалов сжался, но его взглядом не удостоили. Вскоре вернулся господин Пушкин в сопровождении трех дам, тоже, как на подбор, в черном. После чего прибежал половой, сообщив радостную новость о душах, которые навсегда поселились в номере. В довершение из ресторана выбежал Пушкин, неся на руках даму без чувств, а за ним следовал какой-то господин с саквояжем, по виду участковый доктор, и пара все тех же черных дам. Нервы Сандалова и так были на пределе. А тут ему на ходу бросили приказ отпереть проклятый номер. Портье, конечно, исполнил, но клял себя за глупость последними словами.

Отперев номер, Сандалов распахнул дверь и немедленно получил новый приказ: никого из обслуги близко не подпускать. Что было проще простого: полового с коридорным сюда калачом не заманишь. Сандалову ужасно хотелось остаться в коридоре и хоть чуть-чуть подслушать, что тут будет происходить. Но городовой, который появился у лестницы, так строго поглядывал, что ничего не осталось, как удалиться с гордым видом.

Одернув сюртук, Сандалов проследовал в холл и прошел к потайной лестнице, чтобы немного постоять за дверью. Но и там его встретил городовой. Портье кивнул ему, как доброму знакомому, и отправился за конторку улыбаться гостям. Чтобы никто не догадался, какая боль и обида терзают его в общем беззлобную душу.

Между тем Богдасевич выгнал посторонних из спальни, обещав, что сделает все возможное. В гостиной меловой пентакль распластался по полу. Сестры держались от него подальше. Подхватив от стены кресла, Пушкин предложил их дамам.

– Что с Маришей? – спросила Ольга Петровна.

– В надежных руках доктора, – ответил Пушкин. – Скоро придет в чувство.

– Позволите нам дождаться ее?

– Не думаю, что портье сдаст сегодня этот номер.

Ольга Петровна что-то шепнула сестре, они сели. Пушкин подошел к окну и выглянул на Никольскую, как это делает человек, которому решительно нечем занять себя.

– Не возражаете, если подожду Марину Петровну вместе с вами?